Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь

Меньше чем через неделю Денизе завершил дознание. Компания Западных железных дорог оказывала ему всемерное содействие — в распоряжение следователя были предоставлены все нужные бумаги, все необходимые сведения; руководители Компании и сами горели желанием побыстрее покончить с этой неприятной историей, в которой был замешан один из ее служащих: ведь, совершенное преступление набрасывало тень чуть ли не на весь многоступенчатый механизм дороги вплоть до административного совета. Надо было, не мешкая, отсечь пораженный гангреной палец! И вот через кабинет Денизе вновь потянулись чередою служащие станции в Гавре — Дабади, Мулен и другие; они подробно рассказывали о дурном поведении Рубо; затем следователь допросил начальника станции Барантен, Бесьера, а также нескольких железнодорожных служащих из Руана — их показания были особенно важны для установления обстоятельств первого убийства; вслед за тем появились г-н Вандорп, начальник Парижского вокзала, путевой сторож Мизар и обер-кондуктор Анри Довернь; Мизар и Довернь недвусмысленно заявили, что обвиняемый сквозь пальцы смотрел на неверность жены. Обер-кондуктор, который несколько дней находился на попечении Северины в Круа-де-Мофра, показал, что однажды вечером, еще не совсем придя в себя, он будто бы слышал голоса Рубо и Кабюша, которые о чем-то сговаривались между собой под его окном; это показание многое объясняло и не оставляло камня на камне от всей системы защиты обоих обвиняемых, утверждавших, что они якобы даже незнакомы. Служащие Железнодорожной компании в один голос осуждали Рубо и с глубокой жалостью говорили о несчастных людях, погибших по его вине, — о бедной молодой женщине, чью измену нетрудно было понять и простить, и о почтенном старце, имя которого было наконец-то очищено от распространявшихся на его счет гнусных сплетен.

Новое разбирательство привело к тому, что среди родных Гранморена с еще большей силой разгорелись страсти, и если следователь обрел здесь надежную сторонницу в лице г-жи Боннеон, то вместе с тем ему пришлось в жестокой борьбе отстаивать те выводы, к которым он пришел в результате дознания. Супруги Лашене всюду трубили о своей победе, ведь эти скареды, не желая примириться с тем, что дом в Круа-де-Мофра был завещан Северине, с самого начала кричали, что Рубо — преступник. И теперь, когда дело об убийстве председателя суда опять всплыло наружу, они увидели в этом удобный случай оспорить завещание; а так как добиться этого можно было лишь одним способом — доказав, что Северина проявила преступную неблагодарность к своему опекуну, то они и ухватились за те показания Рубо, в которых он утверждал, будто жена была его сообщницей и помогала ему совершить убийство; разумеется, прибавляли супруги Лашене, преступником двигало при этом не стремление отомстить за мнимую обиду, якобы нанесенную ему председателем суда, а просто жажда денег; таким образом, следователь был вынужден вступить в конфликт с ними, особенно с Бертой, которая ожесточенно нападала на покойницу, свою подругу детства, и обвиняла ее во всех смертных грехах; Денизе с жаром защищал Северину, он горячился и выходил из себя при малейшей попытке посягнуть на его шедевр — это возведенное по всем законам логики сооружение; достаточно, говорил он с кичливым видом, вынуть из него хотя бы один кирпич, и все рухнет! В связи с этим в его кабинете разыгралась весьма бурная сцена между супругами Лашене и их тетушкой. Г-же Боннеон, благоволившей ранее к Рубо и Северине, теперь, понятно, пришлось отступиться от мужа; однако она по-прежнему оправдывала жену, видимо испытывая к ней своеобразное сочувствие: бывшая львица всегда питала слабость к красоте и любви, кроме того, ее потряс кровавый конец трагического романа молодой женщины. И г-жа Боннеон, не обинуясь, высказала свое мнение, проникнутое презрением к деньгам. И как только ее племяннице не совестно вновь ворошить все, что связано с завещанием отца? Ведь признавая виновность Северины, нельзя будет так просто отмахнуться от тех ложных мотивов, которыми Рубо пытается объяснить свое преступление, и память Гранморена вновь окажется запятнанной! Если бы следователь с таким искусством не установил истину, то, право же, ради спасения фамильной чести надо было бы выдумать подобную версию! И г-жа Боннеон с едва скрытой горечью заговорила о руанском обществе, где предстоящий процесс уже наделал столько шуму; она, увы, больше не царила в этом обществе, годы брали свое, и эта стареющая белокурая богиня мало-помалу утрачивала свою пышную красоту… Да, да, ведь только накануне в салоне жены судебного советника г-жи Лебук, этой высокой элегантной брюнетки, которая и свергла ее с престола, гости, точно скабрезный анекдот, пересказывали друг другу на ухо историю Луизетты, сопровождая ее безжалостным злословием! Тут следователь позволил себе прервать ее и сообщил, что г-н Лебук назначен на предстоящую сессию членом суда присяжных; обеспокоенные супруги Лашене умолкли и уже готовы были, по-видимому, уступить. Но г-жа Боннеон успокоила их: она уверена, что судьи выполнят свой долг, председательствовать будет ее давний друг, господин Дебазейль, которому застарелый ревматизм оставил в удел лишь воспоминания, а вторым членом суда утвержден г-н Шометт, отец помощника прокурора, молодого человека, которого она опекает. Вот почему она не тревожится; однако при упоминании о юном Шометте печальная улыбка появилась у нее на устах: с некоторых пор помощника прокурора можно было нередко встретить в гостиной г-жи Лебук, г-жа Боннеон сама отсылала туда своего любимца, не желая вредить его будущему.