Эрнст Юнгер - Эвмесвиль

Концовка романа несколько проясняется, если сравнить ее с финалом «Гелиополя». Там, наряду с самим городом Гелиополь, где идет борьба между Проконсулом и Ландфогтом (демагогом, играющим на инстинктах толпы), существует — в космосе — некое совершенное государство Регента (наместника Бога?). Когда герой романа Луций де Геер разочаровывается в методах власти и Проконсула, и Ландфогта (и Левиафана, и Бегемота), посланник Регента — «голубой пилот» — специально прилетает на землю, чтобы забрать его в вышнее царство, объясняя свое приглашение так (с. 436—437):

Мы считаем возможным собрать со всего света элиту, которую создала выстраданная боль и которая очистилась в битвах и лихорадке истории, подобно субстанции, которой свойственна скрытая воля к спасению. Мы стремимся сконцентрировать эту волю и дать ей развиться, чтобы потом опять придать ее телу как осмысленную и просветленную жизненную силу. Так следует понимать и исход Регента — как прощание с планом его простого возвращения. <���…> Мы подождем, пока все силы развернутся и потерпят крах. Регент будет хорошо информирован обо всем, его благоволение безгранично.

В последних строках романа «Гелиополь» говорится о том, что через четверть века Луций в свите Регента вернулся на землю.

Кондор — аналог «голубого пилота», представитель стихии воздуха — тоже, возможно, явился в Эвмесвиль лишь для того, чтобы забрать Венатора в свою свиту. Эта свита, согласно Юнгеру, и образует истинную «знать» (Adel). В «Лесном пути» (с. 122) Юнгер объясняет, что он имеет в виду:

Итак, в любом положении и по отношению к любому Единственный может стать Ближним — в этом и раскрывается его сущностная, княжеская черта. Происхождение Знатного связано с тем, что он предоставляет защиту — защиту против угрозы со стороны чудищ и извергов. Это и есть отличительный признак Благородного, проглядывающий даже в тюремщике, который тайно дает заключенному кусок хлеба. Такое не может быть потеряно, и этим жив мир. Это та жертва, на которой он покоится.

В образе Кондора можно усмотреть скрытую полемику Юнгера с Карлом Шмиттом. Дело в том, что в «Левиафане» непосредственно после цитируемых в «Эвмесвиле» слов о борьбе Бегемота с Левиафаном Шмитт сравнивает евреев со стервятниками, питающимися падалью (с. 116; выделено мной. — Т.Б .):

Евреи же стоят поодаль и смотрят, как народы Земли взаимно истребляют друг друга; им эта священная резня и бойня представляется закономерной и «кошерной». Они питаются плотью умерщвленных народов и тем живут.

Кондор Юнгера тоже питается плотью гниющего государства, Левиафана, — вырывая из нее тех, кого разложение еще не коснулось.

26 января 1977 г., находясь в Агадире, Юнгер сделал в своем дневнике такую запись:

В первой половине дня на Сусе. <���…> Вдали касба <���…> Кондор оттуда сверху зорко следит за Сусом. Его разграничения: социальные — относительно Суса и болотистой местности с ее партизанами, анархистами, террористами и лесными ходоками. Технические — относительно катакомб и их титанизма; теологические — относительно леса по ту сторону пустыни и близящейся теофании. С новыми богами — новые заблуждения и задачи. Мир несовершенен; возможно, это даже лучше, если поддерживаешь его в сомнительной неопределенности. Все притязания стали недостоверными, они уже утратили императивность — во всяком случае, для интеллектуального одиночки. Именно когда исчезает общая свобода, возрастает его собственная. Положение должно быть осмыслено по-новому: ведь ты привел за собой богов, государство и общество.

Мне хотелось бы завершить этот обзор прогнозами на будущее, которые Юнгер высказал в конце жизни. Первый — из эссе «Изменение гештальта. Прогноз на XXI столетие» [507](1993):

И после рубежа веков тоже будет продолжаться удаление человека из истории. Великие символы «корона и меч» все больше утрачивают значение; скипетр видоизменяется. Исторические границы сотрутся; война останется незаконной, разворачивание власти и угроз приобретет планетарный и универсальный характер. Ближайшее столетие принадлежит титанам; боги и впредь будут терять авторитет. Поскольку потом они все равно вернутся, как возвращались всегда, XXI столетие — в культовом отношении — можно рассматривать как промежуточное звено, «интерим» [508] . «Бог удалился». А что ислам, как кажется, представляет в этом смысле исключение, не должно нас обманывать: дело не в том, что он выше нашего времени, а в том, что — с титанической точки зрения — ему соответствует.