Божена Немцова - Хороший человек

— Он из богатых, а я бедная, нет, нет, этого не может быть! Это просто сочувствие, он добрый, он ведь и Ленку, и Анинку тоже любит. Ах, какая же я наивная!

И каждый раз глаза ее становились печальными и наполнялись слезами. Наивная Мадла!

Гаек неохотно уезжал из Вены, и, будь его воля, он вернулся бы с дороги, ведущей на Табор. Но он должен был ехать дальше. И дорога казалась ему не той, что была, и трава не так зеленела, и солнце светило не так, как в тот раз, когда Мадла шагала рядом с ним. Раньше он, бывало, в пути напевает, посвистывает, с Якубом поговорит, с псом поиграет, с удовольствием обойдет лошадей, а тут — ничего! Идет рядом с возом задумчивый, лицо мрачное, как туча, из которой вот-вот хлынет дождь. Раньше, бывало, войдет в трактир — весь трактир полон им: с хозяином поговорит, к хозяйке зайдет, чтобы сказать ей то, что она хочет слышать, все были рады его видеть. Хотя он остался таким же приветливым и вежливым с каждым, все же многие спрашивали у Якуба, не случилось ли у них в Вене какого-нибудь несчастья, из-за которого папаша вернулся таким расстроенным. Но Якуб всегда отвечал, что ничего не знает, что папаша, мол, всегда в одинаковом настроении.

Лукавил Якуб. Он-то лучше других знал, что папаша не тот, каким был, но подумал: а мне-то что до этого. Несмотря на всю преданность Гаеку. Люди считали Якуба простаком, но парень был вовсе не глуп, хоть на лбу у него это не было написано. Всякие мысли стали одолевать его, когда он заметил, что в Вену папаша ехал веселый, а возвращается задумчивый, хотя казалось, что Якуб не замечает ничего, кроме четырех колес у воза. Он все прекрасно замечал, но до поры до времени помалкивал.

Якуб хорошо видел, как письмецо Мадлы, которое она послала домой тетке, Гаек спрятал за пазуху, а все остальные бумажки — в пояс. Видел, как в пути он не раз вынимал письмецо, смотрел на него и снова прятал. «А ведь правда, — думал Якуб, — что от любви люди глупеют, вот и «папаша» увяз в ней по самые уши. Не пожелал бы я ему, однако, чтобы его барышня отделалась от него так, как моя от меня».

— Эй, пристяжная, прими влево! — крикнул он на лошадь, щелкая кнутом, так как навстречу им ехал воз. Гаек тоже тотчас же повернул жеребцов, потому что они любили лягать чужих коней даже на дороге.

— Жаль, что из Вены мы не возим молодежь, в дороге веселей, когда ребята рядом бегают. Как-то там пойдут дела у наших птенчиков?

— Мастер у них хороший, если будут его слушаться, из них могут выйти стоящие люди, — ответил на это Гаек.

— Что ж, иногда ребята вырастают хорошими, а то, что им пришлось испытать, идет им на пользу. Может, из тех двух птенцов тоже что-нибудь путное выйдет. Пожалуй, хуже будет панне Мадленке, пока она привыкнет...

Гаек стал гладить жеребца по крупу и не сказал в ответ на это ни словечка. Якуб, словно бы не замечая, продолжал:

— Правда, они, эти девки, как ива, где угодно приживаются, особенно им нравится Вена. Зрелищ всяких полно, а мужчины там зубы заговаривать девушкам умеют, особенно хорошеньким. Ох, и шельмы же эти девушки! — добавил Якуб, щелкнув кнутом.

— О том, какие они шельмы, ты, наверное, знаешь меньше, чем я, — улыбнулся Гаек.

— Ну, папаша, не пожелал бы я вам знать об этом столько, сколько я знаю, — ответил Якуб.

— А что, разве какая-нибудь тебя обманула? Ты мне об этом никогда даже слова не сказал!

— Так ведь хвастаться мне нечем, лучше помолчать, а то еще люди смеяться надо мной будут. От вас же, папаша, мне скрывать нечего. Когда я еще с Подгайским ездил в Прагу, познакомился я там с девушкой, которая так мне понравилась, что я жить без нее не мог. Была она из наших краев и служила в доме, где мы в Праге останавливались. Все говорили, что она красивая, а для меня красивее ее не было на целом свете. Хотя сам я не красив, а рядом с нею казался даже уродливым, она все же говорила, что я ей симпатичен, и сначала меня действительно полюбила. Ей нравилось наряжаться, нравилось, что на нее засматриваются, хотя мне это было не по душе. Я относился к ее прихотям спокойно, утешая себя тем, что увезу ее из Праги и все само собой прекратится. Поэтому я старался, чтобы мы скорее поженились. Только не доехал я до этого, папаша, поломал оглобли и свалился в грязь! Девушка встретила другого, покрасивее меня. Одевался по-господски, умел хорошо морочить голову, а ей это нравилось. Грубого же возницу она отвергла. Увидев, что она меня обманула, бросил я поводья и плюнул на все. Не хочу сказать, будто мне это было безразлично, до сих пор у меня душу гложет.