Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 10. Жерминаль

Между Захарием и Этьеном возникло было некоторое соперничество. Как-то вечером они чуть не подрались. Но легкомысленному Захарию, в сущности, плевать было на все, кроме удовольствий, поэтому он быстро утихомирился за дружески предложенной кружкой пива, да вскоре и сам признал превосходство новичка. Теперь и Левак смотрел на Этьена благосклонно и не прочь был побеседовать с ним о политике, находя, что у откатчика есть свои мысли, В артели лишь у одного Шаваля осталась тайная враждебность к Этьену, и тот ее чувствовал; нельзя сказать, что они с Шавалем косились друг на друга, напротив, — все считали их приятелями, но когда они обменивались шутками, в глазах у обоих вспыхивала ненависть. Меж ними стояла Катрин. Усталая и смиренная, она по-прежнему покорно сгибала спину, толкая свою вагонетку, по-прежнему была услужлива и приветлива со своим товарищем; да и Этьен всегда старался ей помочь; но ведь она послушно подчинялась требованиям своего любовника и открыто принимала его ласки. Их отношения никого не возмущали, это была всеми признанная связь; даже родители Катрин закрывали на это глаза и как будто не замечали, что Шаваль каждый вечер уводит Катрин за террикон, а потом провожает ее до дому и на прощанье целует на глазах у всего поселка. Этьен, воображавший, что примирился с таким положением, нередко подсмеивался над ее прогулками, отпускал смелые шуточки, какие позволяли себе парни и девушки, работая вместе в глубине шахты. Катрин отвечала в том же духе, с напускным озорством болтала о том, что сделал с нею Шаваль, но вдруг приходила в смятение и бледнела, когда встречалась взглядом с глазами Этьена. Оба отворачивались, по часу не обменивались ни словом и, казалось, полны были взаимной ненависти за что-то тайное, схороненное у них в душе, о чем они не смели сказать друг другу.

Пришла весна. Однажды на Этьена, когда он вышел после работы из шахты, пахнуло теплым апрельским ветром, чистым воздухом, бодрящим запахом помолодевшей земли и нежной зелени. Теперь каждый раз, когда он поднимался на поверхность, весна благоухала все слаще и ласково грела его. И как было не чувствовать весеннее тепло, проработав десять часов под землей, в сыром мраке, в который никогда не проникал луч солнца. Дни становились все длиннее, и вот в мае месяце спуск начинался на восходе солнца, когда с багряно-золотого неба заря разбрасывала отсветы по всей Верейской шахте и белые клубы пара, вырываясь из трубы машинного отделения, становились совсем розовыми. Больше не приходилось дрожать от холода — из далеких просторов равнины неслось животворное дыхание весны; высоко над землею в небе пели жаворонки. В три часа дня сияло яркое солнце, пожаром пылал горизонт, накаливались кирпичные стены, покрытые угольной пылью. В июне хлеба поднялись высоко, нежные голубовато-зеленые нивы четко выделялись на фоне темной свекольной ботвы. Перед глазами расстилалось беспредельное море зелени, волнующееся при малейшем ветерке, оно разрасталось все больше с каждым днем; случалось, к вечеру Этьен с удивлением замечал, что кругом стало еще краше, чем утром. Тополя, окаймлявшие канал, оделись пышной листвой. Терриконом завладела трава, на лугах запестрели цветы, — ростки новой жизни поднимались из земли, пока он мучился в недрах ее, в ярме нищеты и тяжкого труда.

Теперь, когда Этьен прогуливался по вечерам, он не вспугивал влюбленных за терриконом. Он наблюдал за их следами в хлебах, и по колыханию желтеющих колосьев и красных маков угадывал, где эти бесстыдники свили себе гнездо, словно птицы.

Захарий и Филомена, давние любовники, шли туда по привычке; Горелая, вечно разыскивавшая Лидию, постоянно обнаруживала ее там с Жанленом, — они забирались в самую гущу хлебов, старуха чуть не наступала на них, и только тогда они, вспорхнув, разлетались в разные стороны; что касается Мукетты, она успевала повсюду: через какое поле ни пойди, увидишь, как ее голова ныряет в колосьях или мелькнут ее ноги, когда она со всего размаху бросится навзничь. Свободная любовь нисколько не коробила Этьена, он находил ее преступной лишь в те вечера, когда встречал Катрин и Шаваля. Два раза он видел, как при его приближении они кинулись на землю посреди поля, и закачавшиеся колосья скрыли их. А однажды, проходя по узкой меже среди хлебов, он увидел сквозь стебли пшеницы светлые глаза Катрин, и вдруг они исчезли. Огромная равнина казалась ему в такие вечера тесной, и он предпочитал посидеть в заведении Раснера.