Джордж Элиот - Сайлес Марнер

— Говорят, ты вчера купил очень хорошую коровью тушу, Боб?

Мясник — веселый, рыжеволосый улыбчивый человек — не торопился с ответом. Сперва он сделал несколько затяжек из своей трубки, потом сплюнул и наконец сказал:

— Похоже на то, Джон.

После этой слабой и обманчивой оттепели воцарилось столь же суровое молчание, как и раньше.

— Корова рыжая, дерхемской породы? — спросил коновал, подхватывая после продолжительной паузы нить беседы.

При этом коновал посмотрел на хозяина, а тот, в свою очередь, на мясника, полагая, что тот и должен с полной ответственностью сообщить требуемые сведения.

— Верно, рыжую, — добродушно ответил своим хрипловатым дискантом мясник. — И дерхемской породы, это тоже правда.

— Тогда можешь не говорить мне, у кого ты ее купил, — заявил коновал, самодовольно оглядываясь кругом. — Я знаю, у кого в наших краях водятся рыжие дерхемки. Готов поспорить, что у нее на лбу белая звезда. Верно?

При этих словах коновал подался вперед, упираясь руками в колени, и с довольным видом поблескивал глазами.

— Что ж, пожалуй, — медленно ответил мясник, учитывая, что должен дать решительный ответ. — Спорить я не буду!

— Я так и знал, — вызывающим тоном заявил коновал, снова откидываясь на спинку стула, — кому, как не мне, знать коров мистера Лемметера? Так-то! Что же до коровы, которую ты купил, — выгодно или невыгодно, — я сам давал ей лекарство. Если кто не верит, пускай со мной поспорит!

Вид у коновала был свирепый, и это немного подзадорило благодушного мясника.

— Я ни с кем не собираюсь спорить, — сказал он. — Я стою за мир и спокойствие. Многие любят рубить ребра подлиннее, я предпочитаю рубить покороче, но не буду же я из-за этого ссориться с ними. Я только говорю, что туша — загляденье. Ежели кто понимающий только взглянет — слеза прошибет.

— Все равно это корова, которой я давал лекарство, — сердито настаивал коновал, — и ты купил ее у мистера Лемметера, а иначе ты соврал, будто она рыжая и дерхемской породы.

— Я никогда не вру, — все так же добродушно и хрипловато ответил мясник, — но и спорить не собираюсь, хотя бы кто надрывался до судорог: я его не покупал, и он мне не нужен. Я только говорю, что туша — загляденье. Уж раз я сказал, то от своих слов не откажусь. Но спорить я ни с кем не собираюсь.

— Конечно! — язвительно подтвердил коновал и окинул взглядом всех присутствующих. — Может, ты и не круглый дурак; может, ты и не уверял, что корова — рыжая, дерхемка; может, ты и не говорил, что у нее на лбу звезда. Так уж не отказывайся от своих слов!

— Да будет вам, — вмешался хозяин, — оставьте корову в покое. Оба вы правы и оба неправы, как я всегда говорю. Я ничего не могу сказать, была ли это корова мистера Лемметера, но я точно знаю, что «Радуга» — это «Радуга». Впрочем, раз уж речь зашла о Лемметерах, вы, конечно, знаете о них больше всех, мистер Мэси? Вы помните, как отец мистера Лемметера явился в наши края и взял в аренду Уорренс?

Мистер Мэси, портной и приходский псаломщик (обязанности последнего он недавно, по причине ревматизма, вынужден был разделить с невзрачным молодым человеком, сидевшим сейчас напротив него) склонил на бок седую голову и повертел пальцами, выражая всем своим видом довольство, несколько сдобренное иронией. В ответ на обращение хозяина он снисходительно улыбнулся и сказал:

— Да, да, помнить-то я помню, но пусть поговорят другие. Я уж теперь в отставке и уступаю место молодым. Спросите их, ведь они ходили в тарлийскую школу, там их учили произношению. В мое время такой науки еще не было.

— Если вы намекаете на меня, мистер Мэси, — встревоженно, но смиренно заметил помощник псаломщика, — то я вовсе не из таких, которые говорят там, где следует молчать. Как поется в псалме:

— Что ж, мне остается пожелать, чтобы вы не сбивались с того тона, который вам дан. И если вы хотите претворять добрые правила в добрые дела, пожалуйста, претворяйте! — вмешался здоровенный весельчак, в будни прекрасный колесный мастер, а по воскресным дням — запевала в церковном хоре.

При этих словах, уверенный, что выражает точку зрения музыкальных кругов Рейвлоу, он подмигнул двум гостям, которых жители деревни величали не иначе, как «фагот» и «рожок».

Мистер Туки, помощник псаломщика, разделявший ту непопулярность, которая обычно выпадает на долю помощников, густо покраснел, но ответил чрезвычайно сдержанно: