Люси Монтгомери - Аня с острова Принца Эдуарда

Шагая домой по Березовой Дорожке и мимо Плача Ив, Аня чувствовала себя как никогда одинокой. Впервые за много месяцев она шла этой дорогой. Был темно-лиловый июньский вечер. Воздух казался тяжелым от аромата цветущих садов — едва ли не слишком тяжелым. Березы вдоль дорожки разрослись, превратившись из тонких молоденьких деревцев прежних дней в большие деревья. Все изменилось. Аня чувствовала, что будет рада, когда лето кончится и она снова уедет и возьмется за работу. Может быть, тогда жизнь не будет казаться такой пустой.

вздохнула Аня и тут же почувствовала себя немало утешенной романтичностью мысли о мире, лишенном романтичности!

На лето в Приют Эха вернулись Ирвинги. Аня провела у них три счастливых июльских недели. Мисс Лаванда ничуть не изменилась; Шарлотта Четвертая была теперь уже совсем взрослой юной леди, но по-прежнему искренне восхищалась Аней.

— В конечном счете, мисс Ширли, мэм, я и в Бостоне не видела никого, кто мог бы сравниться с вами, — заявила она со всей искренностью.

Пол тоже был уже почти взрослым. Ему исполнилось шестнадцать, его длинные каштановые кудри уступили место коротко подстриженным темным завиткам, и он теперь больше интересовался футболом, чем феями. Но узы дружбы, связывавшие его с бывшей учительницей, сохранились. Одни лишь родственные души не меняются с течением все изменяющих лет.

В Зеленые Мезонины Аня возвращалась сырым, унылым и холодным июльским вечером. На море бушевал один из тех свирепых летних штормов, которые проносятся иногда над заливом. Когда Аня вошла в дом, первые капли дождя ударили в оконные стекла.

— Это Пол привез тебя? — спросила Марилла. — Что же ты не уговорила его остаться у нас на ночь? Надвигается буря.

— Я думаю, он доберется до Приюта Эха раньше, чем дождь усилится. Во всяком случае, он хотел непременно вернуться назад сегодня же… Я замечательно провела время у Ирвингов, но очень рада снова видеть вас, дорогие мои. В гостях хорошо, а дома лучше. Дэви, ты опять вырос?

— Да, на целый дюйм, с тех пор как ты уехала, — заявил Дэви гордо. — Я теперь одного роста с Милти Бултером и ужасно рад. Придется ему перестать задаваться, что он больше меня. А ты знаешь, Аня, что Гилберт Блайт умирает?

Аня стояла совершенно молча и неподвижно, продолжая смотреть на Дэви. Лицо ее стало таким белым, что Марилла испугалась, как бы девушка не упала в обморок.

— Придержи язык, Дэви, сердито сказала миссис Рейчел. — Аня, не смотри так… не смотри так ! Мы не хотели говорить тебе так сразу.

— Это… правда? — спросила Аня каким-то чужим голосом.

— Гилберт очень болен, — сказала миссис Линд печально. — Он слег с брюшным тифом, вскоре после того как ты уехала в Приют Эха. Ты ничего об этом не слышала?

— Нет, — снова прозвучал этот незнакомый голос.

— Случай с самого начала оказался очень тяжелым. Доктор говорит, что Гилберт очень ослаблен из-за ужасного переутомления. Но они взяли профессиональную сиделку, и было сделано все, что только можно Не смотря так, Аня! Пока есть жизнь, есть надежда.

— Мистер Харрисон заходил к ним сегодня вечером. Он говорит, что они уже не надеются на его выздоровление, — снова вмешался Дэви.

Марилла, казавшаяся в эту минуту старой, осунувшейся и измученной, встала и с мрачным видом выпроводила Дэви из кухни.

— Не смотри так, дорогая! — повторила миссис Линд, обнимая ласковыми старыми руками мертвенно-бледную девушку. — Я не теряю надежды, нет, не теряю. У него Блайтовский организм, а это большое благо, вот что я вам скажу.

Аня мягко отстранила руки миссис Линд и, ничего не видя перед собой, прошла через кухню, переднюю и вверх по лестнице в свою комнатку. Подойдя к окну, она опустилась на колени, глядя в пространство отсутствующим взглядом. Было очень темно. Дождь хлестал трепещущие поля. Лес Призраков оглашался стонами могучих деревьев, терзаемых бурей, и воздух гудел от грохота валов, обрушивающихся на отдаленный берег. А Гилберт умирал!

В жизни каждого человека есть своя Книга Откровения, как есть она в Библии. И Аня читала свою в эту мучительную ночь, когда ни на миг не прекращала исполненное страданий бдение в долгие часы бури и мрака. Она любила Гилберта… она всегда любила его! Теперь она знала это. Она знала, что не могла бы без мучительной боли изгнать его из своей жизни, как не могла бы отрубить и отбросить собственную руку. Но понимание этого пришло слишком поздно… слишком поздно даже для такого горького утешения, как быть рядом с ним в его последний час. Если бы она не была так слепа… так глупа… она имела бы право прийти к нему сейчас. Но он никогда не узнает, что она любила его… он уйдет из этой жизни, думая, что она была равнодушна к нему. О какие томительные черные годы пустоты предстоят ей! Она не сможет прожить их… она не сможет! Она съежилась возле окна и захотела, впервые в своей веселой юной жизни, чтобы и она смогла умереть. Если Гилберт уйдет от нее навсегда без единого слова, жеста, послания, она не сможет жить. Без него ничто не представляет никакой ценности. Она была создана для него, а он для нее. В свой час глубочайшей муки она не сомневалась в этом. Он не любил Кристину Стюарт… никогда не любил Кристину Стюарт. О, как глупа была она, что не сознавала, какие узы связывают ее с Гилбертом… что принимала за любовь свое, приукрашенное воображением, поверхностное увлечение Роем Гарднером. И теперь она должна расплачиваться за свое безрассудство как за преступление.