Луи-Себастьен Мерсье - Год две тысячи четыреста сороковой

В одной стихотворной пиесе я прочел такие строки:

Действительно, их требования не имеют границ, и за подвенечное платье августейшей новобрачной, за свадебный пир, за фейерверк, за вышитые простыни на брачном ложе платить будет народ; а стоит родиться наследнику, каждый младенческий крик его тотчас же будет превращаться в новые указы.

Одна афинянка как-то спросила жительницу Лакедемона, {402} какое приданое она принесла своему мужу. «Целомудрие», — отвечала та.

Какое непристойное, какое чудовищное зрелище являет собой отец, который обивает пороги судов и, понуждаемый неуемной своей гордыней, отказывается отдать дочь мужчине, потому что тайно предназначал ее другому; и при этом еще смеет ссылаться на какие-то гражданские установления, между тем как сам забывает священнейшие законы природы, согласно которым должен быть благодетелем своей дочери, а не мучителем ее. Примечательное и печальное явление сего несчастного века — скверных отцов у нас больше, чем неблагодарных детей. Где источник зла? Увы, он в наших законах!

Природа предназначила женщин для ведения дома и такого рода забот, которые одинаковы у всех и везде. Она создала гораздо меньше разновидностей женского характера, нежели мужского. Почти все женщины походят одна на другую. У них одна задача, и осуществляют они ее в любой стране одним и тем же способом.

Неразумно поступает женщина, которая по всякому поводу старается выказать свой ум. Ей, напротив, следовало бы употребить все свое искусство на то, чтобы скрыть его. В самом деле, что ищем мы, мужчины, в женщине? Невинность, чистоту, неискушенную открытую душу, пленительную робость. Женщина, блистающая своими знаниями, словно говорит вам: «Господа, полюбите меня, я умна — я сумею быть более коварной, более лживой, более хитрой, чем другая».

В IX веке папа Николай I, выступив преобразователем всех божеских, естественных и гражданских законов, отменил развод, {403} который принят был у всех народов мира и разрешен у евреев и христиан. Подумать только, от чего зависит судьба человечества! Один человек отнимает у него драгоценную свободу, превращает узы гражданские в священные и нерасторжимые оковы и увековечивает семейные раздоры. В течение веков глупый и странный сей закон действовал непреложно; и распри, раздирающие семьи, и обезлюдение государств — не более как следствие этой папской блажи. Ведь совершенно очевидно, что, будь разрешен развод, {404} браки были бы счастливее. Люди не так боялись бы связывать себя этими узами, когда бы были уверены, что оные не превратятся в оковы. Жены были бы рачительнее и послушнее. Если бы долговечность брачного союза зависела лишь от воли супругов, он был бы куда прочнее. Кроме того, если народонаселение у нас значительно ниже, чем это следует, то причиной этого в монархиях, населенных католиками, в какой-то степени является нерасторжимость браков. Если они и дальше будут терпеть такое множество холостяков и старых дев (следствие столь печальных порядков) и безбрачие духовенства, якобы освященное богом, то недалек тот час, когда эти монархии вынуждены будут выставить лишь несколько маломощных полков против многочисленных, здоровых, крепких армий тех народов, у коих развод разрешен. Чем меньше будет у нас холостяков, тем чище, счастливее и плодовитее будут браки. Уменьшение человеческого рода неизбежно приводит государство к полному упадку.

Стремление к холостой жизни становится господствующим тогда, когда правительство доходит до такой степени безобразия, что дальше идти уже некуда. Лишенный самых сладостных уз, гражданин постепенно утрачивает и любовь к жизни. Нередко люди накладывают на себя руки. Жить — столь тягостное ремесло, что жизнь становится невыносимым бременем. {405} Можно стойко перенести все стихийные бедствия вместе взятые; но бедствия политические во сто крат ужаснее, ибо не вызваны необходимостью. Человек проклинает общество, которое должно было облегчить его горести, и разбивает свои оковы. В 1769 году в Париже насчитывалось сто сорок семь человек, добровольно ушедших из жизни.

До тех пор, пока во Франции будет продолжаться владычество женщин, {406} пока они будут задавать в ней тон, судить и рядить о достоинствах и уме мужчин, французы не будут обладать ни той твердостью души, ни той мудрой расчетливостью, ни той серьезностью и мужеством, кои должны быть присущи свободным людям.