Герман Банг - Тине

— Варенья хватит на много вечеров, — продолжала мадам Бэллинг, не в силах расстаться с мыслями о ежевике, — пусть она и там чувствует себя как дома.

А старый Бэллинг, который сидел, молитвенно сложив руки, не слушал, о чем говорят остальные, и думал свое — что вот, мол, теперь из их прихода призвали тринадцать человек, он подсчитал, — старый Бэллинг вдруг сказал:

— Да будет воля господня, — и поднялся с места.

Старики спешили домой, а Тине осталась дожидаться лесничего. Но Тине не сразу отпустила их, а попросила сперва помочь ей: она не могла спокойно смотреть на зияние светлых пятен вокруг зеркала и надумала непременно повесить туда что-нибудь другое, все равно что, лишь бы закрыть пятна. Она принесла с веранды «Короля Фредерика», «Сражение под Истедом» и «Фредерисию», дала старикам подержать картины, а сама принялась снимать зеркало.

Мадам Бэллинг держала героев Истеда, которые продолжали сражаться даже с белой повязкой на голове. Она не могла оторвать глаз от картины, покуда две слезинки не упали на стекло: невольно вспомнились те, кого теперь ожидают тяжкие увечья, а может быть, и смерть.

— Давай-ка сюда, мать, — сказал старик и отнял у нее картину, но и сам так долго держал ее, что Тине пришлось вмешаться. Картины заняли отведенные им места, а старики, уже надевшие пальто, снова сели и воззрились на героев Истеда и на «Короля». Тине вышла и вернулась с четвертой картиной. То был портрет короля Христиана в бытность его наследным принцем, на короле был мундир конногвардейца, висел портрет раньше в одной из комнат для гостей. Тине вбила гвоздь под королем Фредериком и повесила картину.

Все трое долго молчали, разглядывая четыре картины. — Воистину так, — сказал старый Бэллинг. — Это же сам король.

Старики вышли в коридор. Свеча в кухне почти догорела. Тине поставила огарок на окно, чтобы старикам было светлей идти по двору. Из прачечной доносился шум и стук — это Марен с горя затеяла среди ночи стирку, а за работой распевала «Как знать, где ждет меня могила», да таким голосом, что от стен отдавалось.

Старики шли по двору, а Тине стояла на крыльце и слушала, как скулят охотничьи собаки.

Потом она вдруг улыбнулась: она заведет собак в дом, — пусть лесничий порадуется, когда вернется, — хоть кто-то живой его встретит.

Тине пересекла двор и открыла двери псарни. Аякс и Гектор выскочили, тихо взлаивая, начали прыгать вокруг, а потом, опередив ее, юркнули в открытую дверь дома.

В гостиной Тине села на прежнее место. Никогда, кажется, у нее еще не было так тяжело на душе, так грустно и тяжело, как теперь, когда она глядела в опустевший двор. Свеча на кухонном окне еще раз полыхнула, озарив белые стены риги, и погасла, и только старый орех рисовался черной тенью посреди темного двора.

Еще вчера вечером фру Берг сидела рядом с ней на возвышении у окна и глядела во двор, на голые ветки дерева. «Суждено ли мне вернуться домой раньше, чем появятся на нем новые листья?» — спросила фру Берг, и заплакала, и обняла Тине.

В прачечной не умолкала Марен, и голос ее пронзительно вторгался в ночной мрак.

Тине сидела, сложив руки на коленях, а Гектор и Аякс лежали на коврике у ее ног и глядели на нее во все глаза.

***

Собаки вскочили, перед крыльцом остановился возок. Это приехал лесничий. Он вошел в сени, Софи встретила его со свечой в руках. Лесничий передал поклоны от Херлуфа и от фру Берг.

— А мне приказано явиться в полк, — сдержанно закончил лесничий.

Он прошел к себе в комнату, Тине шла следом, шла медленно и гасила одну за другой свечи на рояле, которые сама же и зажгла.

— Вот так оно все одно к одному, — сказал Берг.

Он словно высказал вслух мысль, занимавшую Тине: все одно к одному, но тут у нее мелькнула новая мысль, и она спросила;

— А фру Берг про это знает?

— Да… мне Иессен принес мобилизационное предписание прямо на пароход.

Они сели за стол, накрытый Тине, и принялись неторопливо, приглушенными голосами толковать о том, как теперь будет со скотиной и с повседневными делами по хозяйству, — рабочих рук нынче не хватает. Ларса, того и гляди, самого призовут, да и хусменов тоже.