Люси Монтгомери - Аня из Инглсайда

Хуже всего было то, что Гилберт совершенно не замечал в ней никакой перемены. Он работал день и ночь и, казалось, не интересовался ничем, кроме своей работы. Единственное, что он сказал в тот день за обедом: «Передай, пожалуйста, горчицу».

"Я могу, конечно, говорить со стульями и столами, — думала Аня с горечью. — Мы становимся друг для друга чем-то вроде привычки — не более. Он даже не заметил вчера вечером, что на мне было новое платье. И прошло столько времени с тех пор, как он в последний раз назвал меня «моя девочка», что я и забыла, когда это было. Что ж, я полагаю, все супруги приходят к этому в конце концов. Вероятно, большинство женщин испытали это. Он просто воспринимает меня как нечто само собой разумеющееся. Его работа — единственное, что имеет для него какое-то значение теперь. Да где же мой носовой платок?"

Аня схватила носовой платок и села на стул, чтобы насладиться своей мукой. Гилберт не любил ее больше. Когда он целовал ее, он делал это рассеянно, просто по привычке. Весь романтический ореол их отношений исчез. Старые шутки, над которыми они когда-то смеялись вместе, пришли ей на память, вдруг исполнившись трагического смысла. Как могла она когда-то думать, будто это смешно? Монти Тернер, который целовал свою жену методично раз в неделю — вел записи, чтобы не забыть. («Неужели жене нужны такие поцелуи?») Кертис Эймс, который встретил свою жену в новой шляпке и не узнал ее. Миссис Дэр, которая сказала: "Я не гак уж сильно люблю своего мужа, но мне не хватало бы его, если бы его не было поблизости. («Вероятно, Гилберту не хватало бы меня, если бы меня не было поблизости! Неужели мы дошли до этого?») Нэт Эллиот, который сказал своей жене после десяти лет совместной жизни: «Если хочешь знать, мне ужасно надоело быть женатым». («А мы женаты пятнадцать лет!») Что ж, возможно, все мужчины таковы. Мисс Корнелия наверняка сказала бы именно это. Спустя некоторое время их становится трудно держать при себе. («Если моего мужа придется „держать“, я не хочу держать его».) Но ведь была и миссис Клоу, гордо сказавшая как-то раз: «Мы женаты двадцать лет, и мой муж любит меня так же горячо, как любил в день нашей свадьбы». Но, возможно, она обманывала себя или только делала вид. И выглядела она соответственно своему возрасту, а то и старше. («Интересно, начинаю ли я выглядеть старой?»)

Впервые ей показалось, что годы дают о себе знать. Подойдя к зеркалу, она взглянула на себя критически. Действительно, были крошечные морщинки в уголках ее глаз, но заметить их можно было только в ярком свете. Линии ее подбородка все еще оставались неразмытыми. Бледна она была всегда. В ее по-прежнему густых и волнистых волосах не виднелось ни единой нити седины. Но разве кому-нибудь по-настоящему нравятся рыжие волосы? Ее нос был все еще определенно хорош. Аня слегка похлопала его, как друга, вспоминая те моменты жизни, когда ее нос один поддерживал ее. Но Гилберт просто принимал ее нос как нечто само собой разумеющееся. Крючковатый или приплюснутый — Гилберту было бы все равно. Скорее всего, он вообще забыл, что у нее есть нос, хотя, возможно, ему, как миссис Дэр, не хватало бы ее носа, если бы его вдруг не оказалось на лице.

"Надо пойти и посмотреть, как там Рилла и Ширли, — подумала Аня мрачно. — По крайней мере, им я все еще нужна. Бедные дети! Отчего я была сегодня такой резкой с ними? Ох, наверное, они все говорят за моей спиной: «Какой раздражительной становится бедная мама!»"

Продолжал идти дождь, и продолжал завывать ветер. Фантазия для жестяных ведер на чердаке завершилась, но беспрерывное стрекотание одинокого сверчка в гостиной почти свело Аню с ума. Дневная почта принесла ей два письма. Одно было от Мариллы, но Аня вздохнула, когда свернула его, — почерк Мариллы становился старчески неровным. Другое письмо, из Шарлоттауна, прислала миссис Фаулер, с которой Аня была не очень хорошо знакома. Миссис Фаулер приглашала доктора Блайта с супругой отобедать у нее в следующий вторник в семь часов, чтобы «увидеться с вашим старым другом, миссис Доусон из Виннипега, урожденной Кристиной Стюарт».

Аня выронила письмо. На нее нахлынули воспоминания — некоторые из них явно неприятные. Кристина Стюарт из Редмонда, девушка, с которой, как все считали одно время, был помолвлен Гилберт, девушка, к которой она когда-то так сильно ревновала, да, она могла признаться в этом теперь, двадцать лет спустя. Она действительно ревновала, она ненавидела Кристину Стюарт. Она не вспоминала о Кристине много лет, но помнила ее очень хорошо. Высокая девушка, с лицом цвета слоновой кости, большими темно-голубыми глазами и густыми иссиня-черными волосами. И определенной претензией на исключительность во всем ее облике. Но с длинным носом, да, бесспорно длинным. Красивая. О, никто не мог отрицать, что Кристина была очень красива. Много лет назад Аня слышала от кого-то, что Кристина «сделала прекрасную партию» и уехала на запад.