— Кассаура! Кассаура!
Герцог д’Офена в гневе грыз себе пальцы: на острие кола он узнал изувеченное тело Винценция Мурра, это был посол, которого он ночью отправил, чтобы вытребовать подмогу. Он указал Маццагронье на казненного, и тот тихим голосом произнес:
— Кончено!
Но дон Филиппо услышал это, из его груди вырвался такой ужасный, душераздирающий крик, что у всех замерло сердце, и они упали духом.
Слуги, охваченные паническим страхом, столпились у порога. Лица их были бледны. Одни плакали, другие призывали святых, а третьи начинали подумывать об измене: если они предадут своего господина народу, не спасут ли они этим свою жизнь? Пять или шесть менее трусливых готовились к обороне и взаимно ободряли друг друга.
— На балкон. На балкон! — гудела внизу толпа. — На балкон!
Герцог д’Офена стал тихо шептаться с Маццагроньей.
Спустя немного, он обернулся к дону Филиппо и сказал:
— Садись в кресло, отец, — так будет лучше.
Слуги в свою очередь начали перешептываться. Двое из них подошли к постели, чтобы помочь больному подняться, двое других подошли к креслу, которое катилось на маленьких колесах.
Задача была не из легких. Тяжеловесный старик кряхтел и стонал, когда руки пытавшегося поднять его слуги обвились вокруг его шеи. Он обливался потом, так как в комнате, окна которой были наглухо закрыты, стояла невыносимая духота. Когда он сел, его ноги начали конвульсивно ударяться о пол, а огромное брюхо свесилось на колени, подобно неполному кожаному меху.
— Джиованни, — сказал герцог Маццагронье, — теперь твоя очередь.
Тот решительным движением открыл двери и вышел на балкон.
IV
Толпа встретила его оглушительным воем. Пять, десять, двадцать пылающих внизу пучков камыша слились в один колоссальный костер. Их свет озарял лица, возбужденные жаждой истребления зловеще сверкали сталь оружия и железо секир. Лица несших факелы были покрыты мукой для защиты от искр. И сквозь эту белизну зловеще сверкали их кровожадные взоры. В воздухе поднимался черный дым и быстро рассеивался в вышине. Все огни, благодаря ветру, вытянулись в одну ленту, свистя и развеваясь, как волосы ведьмы. Более тонкие и сухие тростинки вспыхивали, краснели, искривлялись и с треском ломались, напоминая взрыв ракет. Это было веселое зрелище.
— Маццагронья! Маццагронья! Смерть своднику! Смерть косоглазому! — кричали все, подбадривая друг друга и настаивая на том, чтобы передние ряды не скупились на брань.
Маццагронья протянул руку, словно желая унять крикунов. Он напряг всю силу своего голоса и начал именем короля, как делал это при обнародовании законов, призывать мятежников к спокойствию:
— Именем Его Величества Фердинанда II, именем Божьим, короля обеих Сицилии, Иерусалима…
— Смерть вору!
В это мгновение грянуло несколько выстрелов, и оратор, ударявший себя в грудь, зашатался, взмахнул руками в воздухе и упал лицом вперед. При падении голова его застряла между двумя прутьями решетки и свесилась наружу, как тыква. Кровь капала вниз на землю.
Этот инцидент развеселил толпу. Крики неслись высоко к звездам.
Тогда несшие кол с висящим на нем Винценцием Мурром подошли к самому балкону и приблизили один труп к другому. Толпа безмолвно и напряженно следила, как кол качался в воздухе, пока оба трупа не очутились друг возле друга. Тут же нашелся поэт-импровизатор, насмехаясь над белесоватыми глазами Маццагроньи и косоглазием посла, он во все горло заорал насмешливый стишок:
Кто любит яйца, выбирай любое:
Одно — с пятном, и тухлое другое!
Экспромт был встречен оглушительным смехом, подобным шуму воды, низвергающейся с каменной кручи.
Другой поэт-соперник в свою очередь крикнул:
Как хорошо слепым на свете жить:
Когда умрут — не нужно глаз закрыть!
Снова смех.
Третий крикнул:
Вас мало жарили, слепые рожи:
Уж очень вы на смерть похожи!
Маццагронью клеймили все новыми и новыми двухстишиями. Дикая радость овладела чернью. Вид и запах крови совершенно опьянил стоящих впереди. Томазо ди Беффи и Рокко Фурчи начали состязаться в ловкости, швыряя камнями в висящий череп еще теплого трупа. При каждом ударе камня голова сотрясалась и обагрялась кровью. Наконец, камень Рокко Фурчи угодил в самую середину, а череп издал сухой звук Зрители начали аплодировать. Но толпе уже надоело потешаться над Маццагроньей.
Снова прозвучал крик:
Читать дальше