Габриэле д'Аннунцио - Том 4. Торжество смерти. Новеллы

Вдруг она, под влиянием слепого инстинкта, который заставляет женщину остерегаться страсти мужчины, подняла руку, чтобы прикрыть горло и застегнуть крючки на груди. Это движение, которым Орсола дала понять своднику свои мысли, возбудило в порочной душе Линдоро внезапный порыв мужской гордости. Ага, и ему тоже удалось, наконец, вызвать в женщине смущение! Он подошел ближе, и, так как вино придало ему смелости, то на этот раз ничто не могло удержать негодяя от позорного поступка…

Орсола неподвижно лежала на полу, платье ее было измято, и вся фигура свидетельствовала о том, что девушка была обесчещена.

Но, когда она услышала на лестнице шаги Камиллы, то от слабости могла лишь слегка приподняться и быстро провела рукой по смятому платью, она нашлась, сказав сестре, что внезапно почувствовала головокружение и упала посреди комнаты.

Темнело. Близость Адриатического моря навевала голубую свежесть июньского вечера. Площадь оглашалась смехом. Все здание дрожало от пения субботней радости.

— Кума Камилла, кума Орсола, идите сюда! — кричала Теодора Иече с площадки второго этажа.

Не говоря ни слова, ни о чем не думая, Орсола последовала за сестрой. Страшная усталость, какое-то отупение овладело ею. Теодора оглушила их своей болтовней и сплетнями.

— Знаете, кума, дочь Рашели Катэна вышла замуж.

— А!..

— Знаете, этот взяточник Джиованнино Сперанцо, тот рыжий хозяин пескарского трактира, скончался.

— А!..

— Знаете, кума, Кеккина Мадригале опять сбежала в Франкавиллу. Вы знаете ее: эта толстушка из дома Глория, черная, с птичьим носом… та самая…

Теодора пошла рядом с Орсолой. Камилла шла немного позади них, опустив голову и стараясь не обращать внимания на грехи болтливости, которые совершал по отношению к ближним язык ткачихи. Все горожане вышли подышать свежим воздухом, мимо них шли группы женщин в парусиновых платьях, с руками, оголенными до локтей.

— Смотрите, кума, какая оборка у Грациэллы Потавинья! Смотрите, спереди и сзади Розы Сазетты шествует по сержанту… Ах, вы не знаете!..

И она начала лепетать над самым ухом соседки, рассказывая ей какую-то любовную историю, полную пикантных подробностей. Чтобы забыться, Орсола погрузилась в сферу сплетен, вся превратившись в слух, не давая самой себе времени опомниться, задавая тысячи вопросов, заставляя Теодору сплетничать, боясь молчания и сопровождая болтовню спутницы истерическим смехом. Ей доставляло какое-то горькое наслаждение узнавать о пороках других людей.

— Ого! Вот и дон Паоло!

Навстречу им шел своей спокойной походкой дон Паоло Сеччио, восьмидесятилетний старик, сморщенный и зеленый, как можжевельник.

— Идите с нами, дон Паоло! Пойдемте гулять!

Около дверей всех мясных лавок, по обе стороны улицы, висели свежие туши, из их распоротых брюх исходил острый запах мяса и ударял в нос. Чуть пониже белели длинные ряды макарон при свете луны, которая выглядывала из-за казарменной башни. Солдаты толпились вокруг продавщиц фруктов и громко разговаривали.

— Идемте в Бандиеру, — предложила Теодора, пропуская вперед дона Паоло и Камиллу.

Как одурманенная, двигалась Орсола среди всего этого шума и этих острых запахов. Наконец, какой-то смутный страх начинал сковывать ее душу, рот судорожно сжимался среди смеха и разговоров, что-то мешало двигаться языку. К тому же ее беспокоила легкая физическая боль и напоминала ей о том, что произошло. Ей более не удавалось уйти от самой себя: голос замирал, не успевая пробиться сквозь зубы, тоска сжимала ей горло, представление о страшном и непоправимом грехе вставало перед нею. Лишь теперь она почувствовала, что умирает от усталости, не может не только двигаться, но и держаться на ногах, и оживление улицы безжалостно терзало ее.

— Конечно, кума, этот косоглазый муж не догадывается решительно ни о чем, — продолжала злословить Теодора.

Они шли через Бандиеру. Реку пересекал понтонный мост. На левом берегу виднелась озаренная луной мрачная и тяжелая громада бастиона. Старые железные пушки, жерла которых упирались в землю, вытянулись в длинный ряд, на пристани целыми кучами лежали огромные якоря. На палубах и на берегу под шатрами ужинали и курили матросы, кроваво-красное освещение шатров составляло красивый контраст с белым светом луны. Вокруг судов медленно растекались по воде широкие пятна, как будто образовавшиеся от растопленного сала.

— Велел позвать дона Нерео Мемму, вообразите себе! — неумолимо продолжала Теодора.