Габриэле д'Аннунцио - Том 4. Торжество смерти. Новеллы

И ему стало казаться, что Ипполита непременно кончит продажной любовью, с молчаливого согласия своих, которые мало-помалу уступят, соблазнившись жизнью без забот, без денежных затруднений, благосостоянием более полным, чем то, что давала им замужняя жизнь их дочери.

«Не могу ли я сам сделать то же — предложить Ипполите обеспечить ее положение? Она недавно говорила, что имеет какой-то план на предстоящую зиму. Не сможем ли мы устроить все денежным путем? Я уверен, что, обсудив выгоды и надежность подобного предложения, старая карга, ее мать, не окажет слишком сильного сопротивления при замене мною сбежавшего зятя. Быть может, мы станем блаженствовать до конца наших дней?»

Язвительные мысли нестерпимо жалили его сердце. Нервным движением он налил себе еще вина и выпил.

— Зачем ты так много пьешь сегодня? — спросила Ипполита, заглядывая ему в глаза.

— У меня жажда. А ты не пьешь совсем?

Стакан Ипполиты оставался пустым.

— Пей! — сказал Джорджио, собираясь налить ей вина.

— Нет, — ответила она. — Я предпочитаю по обыкновению воду. Никакое вино не нравится мне, кроме шампанского… Помнишь, в Альбано… помнишь смущение Панкрацио, когда пробка не вылетала и надо было прибегать к штопору.

— Я думаю, внизу, в ящике, еще осталась бутылка шампанского. Я пойду посмотрю.

И Джорджио быстро встал.

— Нет! Нет! Сегодня вечером не надо.

Она хотела удержать его, но, увидев, что он собирается спускаться вниз, сказала:

— Я иду с тобой.

И, веселая, легкая, она сошла с ним в нижний этаж, где помещался буфет.

Кандия прибежала с лампой. Они обыскали дно ящика и вытащили две последние бутылки с серебряными горлышками.

— Вот они! — воскликнула Ипполита с восторгом. — Вот они! Целых две! — Она поднесла их к лампе.

— Идем.

Выбегая со смехом из двери, она задела живот Кандии и остановилась, смотря на него:

— Бог да благословит тебя, — произнесла она. — Ты родишь Колосса. Скоро ожидаешь родов?

— Ах, синьора, с минуты на минуту, — отвечала Кандия. — Быть может, сегодня в ночь.

— Сегодня?

— Я уже чувствую схватки.

— Позови меня. Я хочу ухаживать за тобой.

— Зачем тебе беспокоиться? Мать рожала двадцать два раза.

И невестка семидесятилетней Цибелы, чтобы пояснить число, махнула четыре раза всеми пятью пальцами и потом выставила указательный с большим пальцем вместе.

— Двадцать два! — повторила она, и ее здоровые зубы сверкнули в улыбке.

Потом, устремив глаза на грудь Ипполиты, она сказала:

— А ты чего же медлишь?

Ипполита взбежала наверх по лестнице и поставила бутылки на стол. В течение нескольких минут она стояла неподвижно, словно задохнувшись от бега. Потом тряхнула головой.

— Взгляни на Ортону!

Она вытянула руку по направлению к иллюминированному городу, как будто бросающему навстречу ей волну веселья. Красный свет разливался над вершиной холма точно над кратером, а из центра города продолжали вылетать в темную лазурь неба снопы ракет и, расширяя свои круги, казались сияющим куполом, смотрящимся в море.

Над столом, заставленным цветами, фруктами и конфетами, кружились ночные бабочки. Пена благородного вина переполнила бокалы.

— Пью за наше счастье! — сказала Ипполита, протягивая бокал к возлюбленному.

— Пью за наш покой! — ответил Джорджио, чокаясь с ней.

Соприкосновение было так сильно, что бокалы разбились.

Прозрачное вино пролилось на стол и залило груду сочных персиков.

— Доброе предзнаменование! Доброе предзнаменование! — восклицала Ипполита, больше радуясь этому приключению, чем самому шампанскому.

И она прикоснулась к влажным плодам, сложенным перед ней. Это были великолепные персики, совершенно алые с одной стороны, словно заря окрасила их, когда они созревали на ветках. Странно яркий цвет, казалось, внедрял жизнь в эти плоды.

— Какая прелесть! — сказала Ипполита, выбирая самый спелый.

И, не очищая кожи, она впилась в него зубами. Желтый, точно мед, сок брызнул и заструился по углам ее рта.

— Теперь откуси ты.

Она протянула возлюбленному сочившийся персик таким же движением, как когда-то, в сумерки первого дня под дубом, она предлагала ему остаток хлеба.

Это воспоминание воскресло в памяти Джорджио, и он чувствовал потребность сообщить об этом Ипполите.

— Помнишь, — сказал он, — помнишь первый вечер — ты откусила тогда от только что испеченного хлеба и предложила его мне. Каким горячим, влажным был он… Помнишь? Он показался мне таким вкусным!