Габриэле д'Аннунцио - Том 5. Девы скал. Огонь

Я говорил ей:

— Быть может, вы ошиблись, дорогая сестра, в выборе вашего Жениха. Когда вы услышите возглас епископа «Вот жених идет», вы содрогнетесь в глубине вашего сердца, ожидая, что прекрасная сильная рука протянется к вам и возьмет вас всю в свою ладонь, как пригоршню воды, ибо таково нежное и властное движение, какого вы ждете от вашего Властелина и какое отвечает вашей природной склонности. Но у подножия алтаря вы, может быть, испытаете разочарование. И если вы решитесь поднять глаза, вы увидите Его, этого ожидаемого Жениха, вы увидите Его недвижимым среди горящих свечей, с пронзенными руками и в терновом венце. Прежде всего, дорогая сестра, надо вырвать ужасные гвозди, вбитые так глубоко. А чтобы выполнить это, надо обладать страшной силой. Затем надо залепить раны с бесконечным терпением бальзамами, собранными из трав, растущих только на некоторых головокружительных вершинах, воздухом которых почти невозможно дышать. И, когда раны залечены, в жилы надо перелить кровь, исторгнутую из них. А когда и этот тяжкий труд окончен, случается иногда, что залеченные руки неожиданно отстраняются. Очень немногим невестам удается выполнить это чудо исцеления, и среди этих избранниц едва ли найдется одна, которая в мистический вечер испытает величайшую радость, чувствуя, что эта рука берет и сжимает ее всю, как жаждет этого ваше сердце…

И покорная дева прошептала:

— Да пошлет Господь, чтобы это была я!

— О, подумайте, дорогая сестра, — говорил я ей, — какую огромную силу должна таить в себе эта единственная избранница, чтобы заставить эту мертвую руку сжать, так сильно сжать ее.

— У меня нет силы, но я буду молить о ней Господа.

— Господь может вернуть вам только ту силу, которую вы вольете в него, Массимилла!

— Замолчите, прошу вас! — умоляла она. — Я боюсь, что слова ваши богохульны.

— В них нет богохульства, вы можете слушать их. Помните вы первую строфу Толкования св. Терезы? Святая говорит в ней о Боге, ставшим пленником. Подумайте, сколько надо силы, чтобы наложить оковы на Спасителя! Вы хорошо видите, Сестра Воды, что от Невесты, прославляемой в антифонах, требуется обладание мужской силой. Я расположен к вам, как к сестре, и хочу по крайней мере подготовить вашу душу к горечи разочарования. Не баюкайте ее слишком обещаниями псалмов. Мне помнится, есть прекрасное, страстное обещание в строфах, которые вы учили: «Veni, Electa теа… Приди, о, моя избранница, ибо царь жаждет красоты твоей. Приди! Зима прошла, горлица поет, цветущие лозы благоухают…» Ничто лучше латыни этих псалмов не может дать образы опьянения любовью, которые тонут в избытке счастья. Некоторые строфы словно струят ароматичные масла, подобно головам рабов, или тяжело весят и сверкают, как слитки золота. Когда епископ возложит на ваше чело венец девственности, ваши уста произнесут чудные слова, в которых я вижу и чувствую какое-то особое значение и торжественность: «…и драгоценными камнями без счета украсил меня». Дивные слова! Не правда ли?

Она взглянула на меня с такой страстью, что вся ее робкая душа затрепетала, как слеза между ее ресниц, и, слегка наклонившись, я мог бы выпить ее.

— Может быть, я делаю вам немного больно, — сказал я. — Но, дорогая сестра, в глубине ваших глаз я вижу такую пылкую мечту, что начинаю бояться за вас, потому что жизнь, к которой вы готовите себя, не отвечает вашей мечте и вашему стремлению. Вас ждет ничтожная жизнь, однообразная, почти застывшая, соразмеренная ненарушимым правилом в старом монастыре королевы Санчии, бывшем гробницей многим из рода Монтага и Кантельмо. У меня в памяти сохранился образ монахинь в день Покаяния. Когда я был в Неаполе, меня влекла к себе церковь Св. Клары не только потому, что там покоится много моих предков, не только потому, что там высится гробница герцога Родосского, который покоится в языческом саркофаге Протесилая и Лаодамии, но потому, что, закрыв глаза, там можно вкусить поэзию, разлитую славными именами погребенных тут женщин. Там покоится Мария, герцогиня Дураццо и императрица Константинопольская, там же княгиня Клеменца, Изотта д’Альтамура, и Изабелла ди Солето, и Беатриче ди Казерта, и прелестная Антониа Гаудино, которая так похожа на вас и так нежно покоится в мраморной гробнице под покровом, который Джованни да Ноли похитил у самой юной из харит. Я сохранил в памяти образ монахинь в день Покаяния. Позади большого алтаря находится широкая черная решетка с остриями, за которой помещается хор монахинь, и сквозь нее видны ряды сидений, на которых сидят сестры, между тем как епископ с прислуживающим капуцином сидел по другую сторону решетки, держа в руках серебряную чашу с пеплом. В решетке открывается небольшая дверца, и монахини одна за другой подходят к ней и преклоняют колени. Епископ просовывает в отверстие руку и дрожащей рукой посыпает пеплом их чело одно за другим. Приняв помазание, они поднимаются и возвращаются на свои места, как призраки, бесшумно касаясь пола ногами, обутыми в сукно. Все совершалось в молчании и дышало могильным холодом. О, дорогая сестра! Кто согреет вашу бедную душу, когда и вас коснется этот холод?