Габриэле д'Аннунцио - Том 5. Девы скал. Огонь

— Вы можете разобрать эти стихи? — спросила Виоланта, видя, как я стараюсь разобрать надпись на камне, стертую в некоторых местах сыростью и трещинами. — Прежде знала, что они значат.

Там было написано: «Спешите, спешите! Сплетайте прекрасные розы в гирлянды, чтобы увенчать пролетающие часы».

Praecipitate moras, volucres cingatis ut borasnectite formosas, mollia serta, rosas.

Это было смягченное рифмой древнее поучение, которое в течение веков звало людей к радостям кратковременной жизни, зажигало поцелуи на устах любовников и разливало вино на пирах. Это был античный страстный напев, сыгранный на новой свирели, которую один изобретательный монах сделал в форме крыла голубки из неровных тростинок, собранных в заброшенном саду Пана, но склеенных вместе воском церковных свечей и связанных нитками из старого алтарного покрова.

«Струя сверкает и звенит, и блеск ее говорит тебе: „Радуйся!“ И журчанье ее говорит тебе: „Люби!“»

Fons lucet, plaude, eloquitur fons lumine: gaude. Fons sonat, adclama, murmure dicit: ama.

Странное очарование навевали на мою душу эти звуки леонийских рифм, непрестанно повторяемых водой фонтана. В этих звуках я чувствовал затуманенное выражение меланхолии, которая придает удовольствию бесконечную прелесть и которая, нарушая его, делает его более глубоким. Не менее нежны и печальны были юные божества, раскинувшие на краях бассейна свои обнаженные тела, такие же волнующиеся, как водяное зеркало, в которое они смотрятся с незапамятных времен; быть может, это была Салмакида, мечтающая о новых совершенных объятиях, еще неведомых людям и богам, или Библии, старающаяся сдержать в своей девственной груди огонь кровосмесительного желания, или Аре-туза, склонившаяся, как плакучая ива, под наплывом животной страсти, не встречающей ответа?

«Лейте здесь ваши слезы, возлюбленные, приходящие утолить вашу жажду. Вода слишком сладка. Прибавьте к ней соль ваших слез».

Flete hic optantes, nimis estaqua dulcis, amantes salsus, ut apta veham, temperet humor eam.

Так сладкая вода фонтана, завидуя вкусу слез, поучала счастливцев утонченному искусству вкушать немного горечи в полном блаженстве. «Хорошо примешивать к розам несколько розовых цветов черной черемицы, почти незаметных в гирлянде, чтобы иногда склонялось увенчанное чело».

Казалось, что шаг за шагом на столь длинном пути любви страсть становилась более напряженной и утонченной. Водные зеркала манили возлюбленных склонять свое чело, отягченное мечтами, и созерцать свои собственные изображения, пока не увидят в них образов неизвестных существ, выплывших на свет из недостижимого мира; они и тогда лучше почувствуют, как много в их жизни таинственного и далекого.

«Склоняйтесь ниже взглянуть на ваши отражения, и пусть поцелуи ваши удвоятся поцелуями, отраженными в зеркале вод».

Oscula jucunda ut duplicentur imagine li unda, vultus hic vero cernite fonte mero.

В этом простом движении, не было ли знака, открывающего тайну? Двое возлюбленных, наклонившихся созерцать отражение своих ласк, бессознательно олицетворяли мистическую силу страсти — силу, которая на несколько мгновений обнаруживает неведомое существо, которое таится в нас, заставляет нас чувствовать его далеким и странным, как призрак. Может быть, неясность этого ощущения и возбуждает безумие и порождает ужас в душе сладострастных любовников, когда в зеркалах глубоких альковов они видят свои взаимные ласки, повторенные лицами, созданными по их подобию и тем не менее смутно различимыми и отпрянувшими в глубину сверхъестественного молчания? Они смутно сознают необычайное раздвоение, происходящее с ними, и они думают найти ясный символ в этих внешних образах, и путем сравнения они приходят к тому, что рассматривают их уже не как видимые явления, но сначала как необъяснимые формы жизни, и в конце концов, как призрак действительной смерти, когда изнеможенные тела неподвижно лежат на белых простынях, пот застывает на бедрах и зрачки суживаются под тяжестью ресниц…

Это видение внушило мне рифмы последнего мелодичного фонтана, над которым склонилось лицо Виоланты в тени, отбрасываемой соснами, подобно медленно ниспадающему голубому покрывалу.

«Здесь одновременно отражались в зеркале Сладострастие и Смерть, и оба их лика являлись одним ликом».

Spectarunt nuptas hic se mors atque voluptas unus (Jama ferat), quum duo, vultus erat.

Белое нежное облако закрыло солнце, и воздух стал еще мягче, напоминая прозрачное молоко с растворенным в нем каким-то благоуханием. Мы шли по маленьким замкнутым лужайкам, желтым от жонкилий, где воображению рисовались картины пасторальных празднеств в тени украшенных гирляндами павильонов, и у меня в ушах еще звучал ритм латинских стихов. На пьедестале одной нимфы с обломанными руками была изображена эмблема аркадийцев — семиствольная свирель, обвитая лаврами.