Генри Миллер - Вспоминать, чтобы помнить (Remember to Remember)

Помнится, именно Эдгар прожужжал мне все уши о преимуществах памяти — в Девакане. Я же сражался с ним насмерть, настаивая, что память надо уничтожить: если интервалы между рождениями имеют какую-то цель, она должна быть в том, чтобы освободиться от груза памяти. «Но ты не можешь сделать этого, пока не вспомнишь все, — спорил Эдгар. — Нужно повторять снова и снова все, до последней детали, пока не извлечешь из своих переживаний всю суть». Я хорошо понимал его точку зрения. «Но в конце концов, — бубнил я, — разве мы не забываем прошлое?» Я говорил это больше себе, чем Эдгару. С Эдгаром всегда выгоднее поскорее согласиться. Только не сразу, а то он заподозрит неладное.

Точка же зрения Фреда заключалась в том, что именно здесь, на земле, человек должен вспоминать. Эта мысль была новой и одновременно пугающей. Новой — потому что никто не думает о воспоминании как о «миссии», пугающей — потому что тогда в Девакане делать нечего. Хотел ли он сказать, что Нирвана должна быть достигнута в этой жизни? Может, он внезапно осознал, что кем бы ты ни был, ты являешься этим однажды и навсегда, что все прошлые жизни ведут к этому бесконечному настоящему, в котором бытие и сознание становятся единым целым? Может, он пережил свою последнюю смерть и его наивная и сентенциозная фраза была сказана им из бессмертия? Конечно, все эти мысли пришли ко мне позже. Они приходят до сих пор, приводя за собой в минуты внезапных воспоминаний и множество других. Но всегда остается еще что-то неуловимое, что ощущается, когда на память приходят эти слова, что-то помимо непередаваемого взгляда Фреда и шока, который все мы одновременно испытали. Это «что-то» я не могу описать словами. Могу только попытаться передать свои ощущения.

Это событие произошло около семи лет назад. Все мы храним в памяти много разных странных, поразительных, необъяснимых случаев. Часто какой-нибудь один помнится ярче прочих и словно преследует нас. С течением времени его неразгаданный смысл становится все значительнее. Он как магнитом притягивает к себе все остальные необычные явления, высвечивая их и придавая им совершенно новую окраску. Тому, что он вспоминается так часто, должна быть серьезная причина. Наша способность забывать некоторые болезненные события сравнима только с нашей способностью запоминать другие. То, что похоронено, и то, что живет, одинаково важно. Одно действует в подземном мире, другое — в небесном. Но оба они вечны.

В одной из своих книг («Отступник») Фред приводит эту фразу, приписывая ее другому лицу; там подчеркивается, что человеку надо многое забыть прежде, чем он сможет начать вспоминать. Этот отрывок (ближе к концу книги, где довольно пространно говорится о «памяти») начинается с очень значительной фразы. Рассказчик и женщина по имени Айрис Дэй сидят за прощальным обедом. Приносят вино, про которое рассказчик говорит, что оно тут же ударило ему в голову, подарив ощущение спокойствия и ясности. «Это вино, — говорят ему, — пили задолго до Бахуса. Оно с берегов Эридана, где вода чище и прозрачнее, чем где-либо... Говорят (это та фраза, которую я считаю значительной), что оно дарит больному забвение, а чистому сердцем — память».

Затем говорит рассказчик:

«Поразительно! Что это? Во мне открылся удивительный свет, но я не могу его описать».

«Когда глаза привыкнут, ты будешь лучше видеть. Дело не в вине, а в тебе — просто ты отыскал ключ к принадлежащему тебе сокровищу».

«Я ничего не помню, Айрис».

«Не волнуйся, вспомнишь... Миссия человека на земле — вспоминать... Нет ни науки, ни мудрости, ни даже любви. В конце концов все сводится к одному — к памяти».

Когда Айрис Дэй приступает к объяснению жертвенного характера самоотречения (где уничтожено понятие «настоящего» как временной концепции), мы узнаем, что главной целью всего сущего является «воссоединение с Источником, который ты пока еще не можешь вспомнить»... Затем она прибавляет: «Но пока ты не принесешь в жертву все, что приобрел, память не вернется к тебе... С каждой последующей жертвой ты приближаешься к Источнику».

Здесь рассказчик говорит нам, что встреча с Айрис Дэй была предопределена судьбой. Не сойдись они, его жизнь пошла бы по-другому. «Ты повстречалась мне на перепутье», — говорит он.

Эта встреча, которую автор переносит в Лондон, соответствует тому, что произошло на Вилла-Сера. Айрис Дэй, без сомнения, — та женщина, что появилась у нас в доме на Рождество. И хотя я прочитал «Отступника» сразу же по его выходе в 1943 году, я не сразу связал эти два события. Только несколько минут назад я вдруг спросил себя, а не рассказал ли мой старый друг где-нибудь о том, что с ним случилось. Прочитав заключительные страницы книги, я был больше всего поражен тем, как он объясняет свое новое отношение к войне. Думается, стоит привести еще несколько выдержек из дальнейшего разговора героев.