Габриэле д'Аннунцио - Том 5. Может быть — да, может быть — нет. Леда без лебедя. Новеллы. Пескарские новеллы

На балконе ратуши никто не появлялся. С крыш медленно спускалось солнце, направляя колеблющуюся тень гномона к главному меридиану круга с черными цифрами и линиями. В голубом пространстве от башни дома д’Аннунцио до высокой колокольни летали стаи голубей.

Крики усиливались. Кучка горячих голов двинулась приступом по лестницам ратуши. Маленький голова, бледный от страха, подчинился воле народа; он покинул свое почетное место, отказался от должности и в сопровождении жандармов спустился на улицу вместе с прочими советниками. Потом он уехал из города куда-то на холм Спольторе.

Двери ратуши закрылись, и в городе воцарилась временная анархия. Войска, желая предупредить неизбежное столкновение между кастелламарцами и пескарцами, загородили левый конец моста. Толпа, свернув знамена, хлынула на дорогу к Киети, по которой должен был прибыть префект, вызванный королевским комиссаром. Намерения толпы были, по-видимому, далеко не мирного характера.

Но кроткие лучи солнца мало-помалу умиротворили разгневанные души. По широкой дороге шли из церкви женщины в пестрых шелковых платьях, украшенных крупными драгоценными камнями, серебряными побрякушками и золотыми ожерельями. При виде этих лиц, веселых и раскрасневшихся, как яблоки, всем стало приятно на душе. Из толпы послышались шутки и смех, и продолжительное ожидание перестало быть томительным.

К полудню показался экипаж префекта. Толпа стала полукругом, чтобы преградить дорогу. Антонио Соррентино обратился к префекту с речью, щеголяя искусством красноречия. Прочие в паузах речи всячески требовали защиты против насилия и принятия энергичных мер заступничества. Две дохлые лошади, еще разгоряченные, то и дело трясли ошейниками с бубенцами, оскаливая свои бледные десны, и как будто насмешливо улыбались. А полицейский, похожий на театрального певца с фальшивой бородой друида, с вышины козел умерял пыл трибуна, то и дело подымая вверх руки.

Когда оратор в порыве увлечения разразился слишком смелым потоком красноречия, префект улучил момент, чтобы оборвать его. Он стал на подножку экипажа и произнес какую-то неопределенную робкую фразу, которую заглушил крик народа:

— В Пескару! В Пескару!

Экипаж двинулся дальше и, как будто подталкиваемый волной народа, въехал в город, но так как ратуша была закрыта, то он остановился перед зданием полиции. Десять выбранных той же толпой человек вместе с префектом поднялись наверх для переговоров. Толпа расположилась по всей улице. Там и сям прорывались нетерпеливые возгласы.

Улица была узкая. Накаленные солнцем дома излучали приятную теплоту, какая-то мягкая нега лилась с лазурного неба, струилась из обвивающих желобы ползучих растений, из роз, украшающих окна, отражалась от белых стен и от всего этого достопримечательного места, где жили самые красивые пескарские женщины, красота которых передается из поколения в поколение. Большой полуразрушенный дом дона Фиоре Уссорио был настоящим рассадником очаровательных девушек; весь дом был украшен маленькими балкончиками, уставленными вазами с гвоздикой; эти балкончики поддерживались грубыми консолями, на которых были изображены какие-то вызывающие рожи.

Постепенно нетерпение толпы улеглось. Там и сям слышались праздные разговоры, переходя от одного конца к другому.

Деревенский фанфарон Доменико ди Маттео громко и насмешливо осуждал тупоумие и алчность докторов, которые морят больных, чтобы получить из фонда ратуши больше денег. Он рассказал несколько удивительных проделок этих господ. Однажды у него сильно заболела грудь, и он находился уже при последнем издыхании. Так как доктор запретил ему пить воду, то он умирал от жажды. Как-то ночью, когда все спали, он тихо встал, нашел ощупью лохань, опустил в нее голову и стал пить, подобно вьючному животному, до тех пор, пока не опорожнил всей лохани. Наутро он выздоровел. В другой раз он и его приятель, уже давно хворавшие злокачественной лихорадкой, от которой не мог их избавить даже хинин, решили проделать опыт. Они подошли к реке; на противоположном берегу виднелся виноградник, манивший их своими гроздьями. Они разделись, бросились в холодную воду, переплыли реку, добрались до другого берега и всласть наелись винограда, после чего таким же путем вернулись обратно. Лихорадки как не бывало. Потом случилось, что он захворал дурной французской болезнью и уже напрасно израсходовал более пятнадцати дукатов на докторов и лекарства; однажды он увидел свою мать за стиркой белья, и его вдруг осенила счастливая мысль: он выпил, один за другим, пять стаканов щелока и освободился от болезни.