Габриэле д'Аннунцио - Том 5. Может быть — да, может быть — нет. Леда без лебедя. Новеллы. Пескарские новеллы

Она говорила:

— Познай меня.

Она говорила:

— Приблизься ко мне.

Она говорила, наконец:

— Убей меня.

Все было тщетно. Они падали в изнеможении.

Он лежал как бездыханный. Она приподнялась на локте с неумолимым видом; оглядела стены, прислушалась к ночной тишине, затрепетала от ожидания. Кругом было безмолвие. Восклицания толпы в цирке прекратились. Чуткое ухо уловило визг калитки в садике. Слушая этот звук, сердце исполнялось мучительной волной, переполнялось ею и снова опорожнялось.

— К чему ты прислушиваешься? — прошептал мужчина, лежа на спине и не открывая глаз.

Она посмотрела на него. Он лежал на левом боку, закинув назад голову и подложив руку под щеку, подогнув одну ногу и выпрямив другую, протянув руку вдоль бедра, — настоящий фиванец, не сумевший разгадать загадку зверя и познакомившийся за это с когтями Сфинкса. Оружия не лежало рядом с ним, он был наг и безоружен; но зато выступало наружу его происхождение из воинственного рода, которое выдавали его втянутый под ребра живот, проступающие ключицы, переходившие в сухощавую шею, резко обрисованное и гладкое, как камень, плечо, мощная, как корпус корабля, грудная клетка, худощавые ноги с выступающими жилами. Ни малейшей мягкости: все, что было мягкого, исчезло, кроме губ; было одно только сочетание и равновесие сил, как в дорической архитектуре, и правильное распределено прочности. Череп был великолепно вылеплен божественным ваятелем; глаз был глубоко вделан в глазницу, и ему придано было выражение непреклонной воли; на лбу была одна только вертикальная складка, почти входившая в состав постоянных черт лица, резкая, как зарубцевавшийся шрам; нос был твердой формы и прямого рисунка.

Она глядела на него, не сумевшего слиться с ней, хотя и бывшего костью от ее костей, плотью от ее плоти; она видела, что он одинок, что он всеми членами тела боролся против дикой скорби, которой не было разрешения.

Неужели это была последняя ночь, это был для них последний раз? Она затрепетала всеми фибрами своего существа и склонилась над побежденным телом; и голосом, исходившим из недр ее существа, прошептала:

— Приходит смерть?

И сама не знала, почему так сказала; и он ничего не ответил на это, только вытянулся, как человек, испускающий дух.

И в ней смутился дух. Ее телом овладело смутное чувство раздвоения. Она напрягла свой слух, но не слышала больше ни шума воды, ни других знакомых звуков. Вокруг стояла обманчивая тишина, и ее прерывали звуки, которые сейчас же меняли свой характеру, как только ухо начинало распознавать их. Вдруг ей почудилось, что она слышит шаги, которые слышались ей в первую ночь по приезде в Вольтерру, те непрерывавшиеся, неясные шаги, которые наполнили ее ужасом.

Дико вскрикнула:

— Вана!

В дверях она увидела белую фигуру сестры с распущенными волосами, как и в ту ночь, со сверкающими, как и в ту ночь, белками глаз; сестра пристально смотрела на нее и держалась рукой за бок.

— Вана! Почему ты здесь? Как ты сюда пришла? Вана!

Она вскочила с постели и направилась к сестре, но та уже исчезла. Она переступила порог, прошла всю соседнюю комнату, выкрикивая ее имя. Кругом были тьма и ужас.

— Паоло!

Он подбежал. Схватил ее на руки, отнес на постель и не выпускал из своих объятий.

— Ты ее не видал?

У нее так тряслись челюсти, что она с трудом произносила слова.

— У тебя галлюцинация! Изабелла, Изабелла, не бойся, не дрожи так!

Он сам не мог совладать с охватившим его слепым ужасом.

— Это была Вана, самым настоящим образом Вана. Я узнала ее. Я чуть не дотронулась до нее. Она убежала. Поди посмотри… Может быть, она там.

— Ты бредишь.

Он щупал ей виски, желая убедиться, не горят ли они. Старался успокоить ее.

Она стонала.

— Держи меня крепче. Прижми меня.

В ней не чувствовалось уже титанической мощи, она не была уже Авророй. Она была жалким, трепетным созданием, которое прижималось к его груди, ища у него спасения и поддержки.

— Мне холодно.

Она стучала зубами, в комнате с наступлением ночи стало холоднее.

— Покрой меня. Мне холодно.

Он покрыл ее. Она прильнула к нему всем телом с такой силой, будто ее тело превратилось в кровососную банку. Время от времени стонала, как больной ребенок.

— Ай! — стонала она, так как больные места на ее теле давали себя знать, потому что теперь ее боль разошлась на множество мелких ощущений боли.

Мало-помалу из этого мучительного ощущения развивалось приятное ощущение, подобно тому как после прививки черенок сплетает свои волоконца с волоконцами дерева и один и тот же сок питает и нежит их.