Август Стриндберг - Полное собрание сочинений. Том 2. Повести. Рассказы. Драмы

Тут блоха замолчала и задумчиво поникла головой. Тем временем художник успел отстегнуть ремни от ящика с красками и, окончив изыскания в области геральдики, наконец, собрался приступить к работе. Он глубокомысленно посмотрел на пятно ржавчины, покрывавшее поле герба, и, не долго думая, плюнул на него (подумайте только, плюнул! каково!), потом вынул носовой платок и стал усердно тереть. Но все труды были напрасны.

— Послушай, милая, дай-ка сюда тряпку и мыла! — крикнул он одной из поденщиц.

После довольно продолжительных дипломатических переговоров, он, наконец, получил то, что ему было надо. Но все старания стереть ржавчину не увенчались успехом.

— Надо эту штуку позолотить, иначе ничего не выйдет, — пробурчал художник, захлопнул свой ящик с красками и спустился на пол.

— Так расскажи же, что было потом с нашим другом? — спросила молодая блоха, которой очень хотела слышать окончание рассказа.

— Фабрика обанкротилась, акционерное общество прекратило свое существование, а наш прежний друг стал нищим.

— Но щит его продолжает висеть в храме воспоминаний?

— Да. Потому что дворянство передается по наследству так же, как преступность.

— А наказание?

— Оно придет потом, своевременно.

— В чём же оно будет состоять? Claris majorum exemplis? Так, что ли?

— Нет, наказание это будет состоять в кое-чем другом.

Мужа звали Бьорном, а его жену Торгердой. У них было два сына, Торе и Он. Торе служил телохранителем при короле, а Он лежал дома на кухне и жег угли.

Ону было уже четырнадцать зим, но он не хотел ничем заниматься и целый день сидел дома, держась одной рукой за голову, а другой лениво помешивая уголья.

Все это очень не нравилось родным.

Вошел Бьорн.

— Ну, парень, теперь тебе пора начать работать. Воздух стал теплее, и мороз вышел из земли. Вставай скорей, помоги нам свозить торф с поля.

— Когда я дорасту до метки, тогда я пойду с вами, а сейчас я еще не могу.

— Никчемушный ты у меня, сын, и мало мне от тебя радости. Твой старший брат молодчина, а ты, вот, никуда не годишься.

Бьорн подошел ближе, но потом повернулся и вышел.

Он вырезал метку на стене в семи футах от пола, и родственники убедили его, что он только тогда будет мужчиной, когда дорастет до этой метки.

У Она был ужасный вид. Все родственники переросли его на много, и поэтому доставшиеся на долю Она панталоны были до того изношены, что колени торчали наружу. Куртка его тоже была продрана на локтях. От дыма волосы его порыжели, а лицо почернело от сажи. И все над ним смеялись. Мать хотела подарить ему к Рождеству новое платье, но Бьорн сказал, что он этого не стоит.

По хижине бегали поросята и всё пачкали в доме. Только один поросенок был лучше других и не загаживал соломы, на которой спал Он. Поэтому Он считал этого поросенка своим другом и дал ему имя Гротте.

Каждый раз, когда отец бранил Она, тот сочинял для Гротте новую песню. Никто, кроме поросенка, не понимал этих песен, а потому все считали Она помешанным. Один только Гротте всегда подбегал к нему, садился на задние лапки и слушал, насторожив уши, с таким видом, будто хотел сказать: — Как хорошо!

— Завтрак был готов.

— Сними-ка котелок, — попросил Она один из родственников.

— Не хочу, — отвечал Он.

Тогда родственник зачерпнул ложкой в котле и плеснул в лицо Ону. Он вытер лицо и молчал.

— Чего ты смотришь, Он? Дай ему сдачи! — закричали другие родственники.

— Я не могу, — сказал Он и лег на свою солому.

Пришла весна, и лед стал таять на горах. Гротте сделался беспокойным, потому что в доме была молодая свинка. Гротте уже не хотел слушать песен Она и раз даже пропадал целую ночь. Гротте возвратился только утром и боязливо заглянул в дверь кухни. Он хотел подозвать его к себе, но Гротте заполз под ящик с мукой.

Тогда Он запел:

Гротте вылез из-под мучного ящика, и Он вытер ему слезы своим рукавом.

На следующее утро свинку нашли мертвой.

Когда земля покрылась зеленью, Он спустился в долину.

Дочь соседа лежала у ручья и мыла холсты. Он сел на камень, зажал руки между колен и смотрел.

— Разве у тебя зябнут колени? — спросила Дрифа.

Он покраснел до корня волос.

— Милый Он, помоги мне втащить на гору ушат.

Он вскочил и поставил ушат себе на голову.