Камиль Лемонье - Конец буржуа

Существовал закон, утверждавший за помещиком право, которое принадлежало некогда феодальному сень-еру, и охочие до подарков крестьяне использовали его в своих интересах. Когда дочь одного из арендаторов выходила замуж или сын женился, родители вместе с зятем или невесткой отправлялись в Ампуаньи испросить согласие Фуркеанов на брак. Те обычно наделяли молодых участками земли, дарили им хутор и возмещала им расходы по обзаведению хозяйством. Постепенно та кого рода послушание стало для крестьян источником обогащения, и обычай этот привел к тому, что от об ширных владений баронов постепенно отрезались лучшие куски. Ни одна свадьба, совершавшаяся даже в пяти-шести милях от помещичьих земель, не обходилась без посещения замка. Фуркеаны направо и налево раздавали земли, не думая о том уроне, который эта безграничная щедрость наносила их родовым владениям. Через какие-нибудь двадцать лет крестьяне, которые были хитры и ловки, своими жадными клещами захватили добрую половину поместья. Ненасытный жук-долгоносик проник в сердце феодальной твердыни, подтачивая балку за балкой, постепенно захватывая добротно построенные мызы, пахотные поля и самую вершину горы с ее башнями, где год за годом меркла старинная слава Ампуаньи.

К тому же Фуркеаны крайне небрежно относились к своим арендным договорам, и это привело к тому, что земельные участки стали по закону переходить в собственность съемщиков. И вот, в результате всех этих бесчисленных дарственных, всего этого раздела на куски остатков некогда огромных угодий, выросло целое племя мелких землевладельцев, утверждавшихся на своих крохотных клочках земли. Позднее, когда явились уполномоченные кредиторами судебные приставы и потребовали возмещения всех убытков, начались длительные тяжбы. Фуркеаны от них ничего не выгадали, родовое владение так и осталось раздробленным на мелкие куски, отданные на съедение прожорливым крысам. И вот в пышные ворота замка, у которых все еще толпились люди с униженными, умоляющими лицами, вошла нищета. Но, ослепленные манией величия, Фуркеаны поднимались на вершину своей горы, где бушевали ветры, и по-прежнему считали себя выше всех обыкновенных людей и всех превратностей судьбы. Они продолжали устраивать празднества и охоты, платили долги и, как встарь, угощали своих крестьян лакомыми кусками Ампуаньи, отрывая их от собственного тела, закладывая земли, соглашались на то, чтобы в самое чрево этих нетронутых человеком скал забирался молот каменолома.

Они исчезли в водовороте своего тщеславия, погибли в вихре охватившего их безумия и обрекли своих потомков на беспросветную нищету. Известно было, что последний из этих Фуркеанов умер не очень давно в Париже, где работал полотером.

То было возмездие. Время отплатило за все векам, чернь — аристократии, земля — построенным на ней замкам. Насытившись добычей, псы побросали свои кормушки и кинулись на убитого зверя. Всю жизнь ковырявшиеся в земле и насквозь пропахшие навозом жалкие существа, из которых жестокие предки Фуркеанов выжимали все соки, теперь пядь за пядью, камень за камнем прибирали к рукам и поместье и замок. Это было неумолимое подтверждение того, что всему приходит конец.

Когда Рассанфосс, этот новоиспеченный дворянин, этот феодал от буржуазии, в поисках места, где бы он мог снискать себе уважение и управлять с помощью одних только денег, приобрел это поместье и явился в Ампуаньи, он обнаружил, что все башни замка находятся в состоянии полного запустения, что ступеньки лестниц поломаны, а на дверях совсем не осталось оковки. Резиденция некогда славных Фуркеанов превратилась в ночлежку для мужиков, харчевню для бедного люда. Какой-то фермер купил у торговца лентами, собственника этих развалин, г-на Жана-Бенуа Панизоля, право использовать для своих нужд мызу, пришедшую в запустение, как и все остальное.

Романтическая красота пейзажа, необъятная панорама воды и неба, открывавшаяся глазу из окон замка, понравилась этому банкиру, который был достаточно богат, чтобы купить себе радости поэта. У него вырвалось замечание, в котором он был весь:

«Эти Фуркеаны ничего не смыслили в делах».

Обозревая с вершины горы огромное пространство, которое в суровые времена средневековья находилось под властью замка, он испытал, должно быть, такое же головокружение, как и прежние владельцы. Может быть, впрочем, он в эту минуту поддался столь естественной для человека радости — утвердить владычество золотых баронов на месте того логова, где его предки, если бы они жили там в те времена, были бы, подобно диким зверям, растерзаны когтями жестоких, как псы, баронов железных.