Анатоль Франс - На белом камне

Одно по крайней мере ясно: они не сопротивлялись естественному ходу вещей. Организация, которую они учредили, или при выработке которой они присутствовали, существует и теперь почти целиком. Производство и потребление продуктов происходит в настоящее время, за малой разницей, таким же образом, как было установлено тогда. Поэтому вполне справедливо, что от них и ведут начало новой эры.

Затем Морэн изложил мне вкратце основные положения современного общества.

— Оно основано, — сказал он, — на полном упразднении частной собственности.

— И это не тяготит вас? — спросил я.

— А почему, Ипполит, это должно тяготить? Некогда в Европе государства взимало подати. Оно располагало средствами, составлявшими его собственность. Теперь в одинаковой степени справедливо было бы сказать, что оно обладает всем и не обладает ничем. Еще справедливее было бы сказать, что нам принадлежит все, так как государство не отделимо от нас, и является только выражением коллектива.

— Но, — спросил я, — значит, у вас нет никакой частной собственности, даже тарелок, на которых вы едите, кроватей, простынь, одежды?

Морэн улыбнулся при этом вопросе.

— Ты еще наивнее, чем я думал, Ипполит! Как? Ты воображаешь, что нам не принадлежат домашние вещи? Что же ты думаешь о наших вкусах, инстинктах, потребностях и о нашем образе жизни? Уж не принимаешь ли ты нас за монахов, как говорили в старину, за людей, лишенных всякого индивидуального характера и неспособных наложить отпечаток на окружающее? Заблуждаешься, друг мой, заблуждаешься! Предметы личного пользования и предметы для нашего удовольствия принадлежат каждому лично, и мы к ним привязаны еще сильнее, чем буржуазия истекшей эры к своим безделушкам, так как у нас и вкус острее и более живо чувство формы. У всех наших товарищей, мало-мальски утонченных, имеются произведения искусства, и они их ревниво оберегают. У Шерон, например, есть картины, которые ей доставляют большую радость, и она очень рассердилась бы, вздумай федеративный комитет оспаривать у нее право собственности на них. Вот у меня в том шкафу лежат старинные рисунки, почти полное собрание произведений Стейнлена, одного из самых прославленных художников прошлой эры. Я бы ни на что не променял их.

— Откуда ты свалился, Ипполит? Тебе говорят, что наше общество основано на полном упразднении частной собственности, а ты уже вообразил, что это упразднение простирается на движимость и предметы потребления. Нет, наивный ты человек, та частная собственность, которую мы полностью упразднили, это собственность на средства производства, землю, каналы, дороги, копи, материалы, оборудования и так далее. Но не право на лампу или кресло. То, что на самом деле мы уничтожили, — это возможность обращать в пользу одного человека или группы людей плоды труда, а не естественное и невинное обладание лично дорогими предметами, которые нас окружают.

Затем Морэн изложил мне, как умственный и физический труд распределяется между всеми членами общины, сообразно их способностям.

— Коллективный строй, — прибавил он, — отличается от капиталистического не только тем, что в нем все работают. В прошлую эру людей не работавших было много, но все же их было меньшинство. Наше общество особенно отличается от предшествующего тем, что в прежнем обществе труд не был упорядочен, и делалось очень много бесполезного. Рабочие производили без плана, без системы, без согласованности. В городах было множество чиновников, судей, купцов, приказчиков, которые работали, ничего не производя. К этому присоединялись солдаты. Плоды труда распределялись скверно. Таможни и пошлины, вводимые, чтобы помочь беде, лишь усиливали ее. Все страдали. Теперь же производство и потребление точно регламентированы. Наконец наше общество отличается от прежнего еще тем, что все мы пользуемся благодеяниями машин, применение которых в капиталистическую эпоху грозило разорением рабочих.

Я спросил, как стало возможным основать общество, состоящее из одних рабочих.

Морэн обратил мое внимание на то, что трудолюбие свойственно всякому человеку, и что это одна из существенных черт нашей расы.

— В варварские времена, вплоть до конца истекшей эры, аристократы и богачи всегда оказывали предпочтение физическому труду. Они редко и лишь в исключительных случаях упражняли свой интеллект. Такие занятия, как охота и война, где тело занято более, чем ум, приходились им всегда более по вкусу. Они ездили верхом, правили экипажами, фехтовали, стреляли из пистолета. Можно сказать, что они работали руками, но работа их была бесплодной или вредной, потому что предрассудок удерживал их от всякой полезной и плодотворней, работы, а также и потому, что в те времена полезный труд протекал обычно в унизительной и отталкивающей обстановке. Оказалось не слишком трудным вернуть труду его почетное место, и к нему приохотить всех. Люди варварских веков гордились ношением сабли и ружья. Люди нашего времени горды тем, что владеют лопатой и молотом. В человечестве есть черты, которые не меняются.