Бенжамен Констан - Адольф

Однако меня останавливала какая-то непобедимая робость; слова замирали на моих устах, или мои речи заканчивались совсем не так, как были задуманы. Во мне шла борьба — я возмущался самим собой.

Наконец я обратился к доводам рассудка, дабы выйти из этой борьбы, не роняя себя в собственных глазах. Я сказал себе, что не следует чрезмерно торопиться, что Элленора недостаточно подготовлена к признанию, которое я намеревался ей сделать, и что лучше повременить. Почти всегда, чтобы жить в мире с самим собою, мы выдаем наше бессилие или наши слабости за расчеты и стройные системы — это удовлетворяет ту часть нашего существа, которая, можно сказать, наблюдает за другой.

Неловкое положение затягивалось. Каждый день я окончательно назначал на завтра решительное признание, и каждый день протекал, как предыдущий. Присутствие духа возвращалось ко мне, как только я покидал Элленору; тогда я опять принимался за свои искусные планы и всевозможные ухищрения; но стоило мне только снова очутиться подле нее, и я снова трепетал и терялся. Тот, кто стал бы читать в моем сердце, когда Элленоры не было со мной, счел бы меня холодным, бездушным соблазнителем; тот, кто увидел бы меня рядом с ней, принял бы меня за неопытного, смятенного, страстного обожателя. И то, и другое суждение было бы ошибочно: в человеке нет полного единства, и он почти никогда не бывает ни совершенно искренним, ни совершенно лживым.

С каждым днем все более убеждаясь, что у меня никогда не хватит мужества открыться Элленоре, я решился написать ей. Граф П. был в отъезде. Борьба, которую я так долго вел со своим собственным характером, раздражение, вызванное тем, что мне не удалось его преодолеть, неуверенность в успехе моих домогательств — все это внесло в мое письмо волнение, весьма похожее на любовь. Разгоряченный вдобавок своим же слогом, я, заканчивая письмо, почувствовал в себе крупицу той самой страсти, которую стремился изобразить так красноречиво, как только мог.

Элленора увидела в моем письме то, что естественно было в нем увидеть: мимолетное увлечение человека, бывшего на десять лет моложе ее, человека, чье сердце открылось чувствам, ранее ему неведомым, и который заслуживал скорее жалости, нежели гнева. Она ответила мне ласково, дала благожелательные советы, предложила искреннюю дружбу, но объявила, что до возвращения графа П. не может меня принимать.

Я был потрясен ее ответом. Воображаемое чувство, раздраженное препятствиями, полностью завладело мною. Любовь, которую я час тому назад так искусно изображал, вдруг, казалось мне, охватила меня с подлинным неистовством. Я поспешил к Элленоре. Мне сказали, что ее нет дома. Я написал ей; я умолял ее согласиться на последнюю встречу; в исступленных выражениях говорил ей о моем отчаянии, о тех гибельных замыслах, которые мне внушало ее жестокое решение. Почти весь день я тщетно дожидался ответа. Я пытался облегчить свое неописуемое страдание, повторяя себе, что завтра преодолею все препятствия, проникну к Элленоре и переговорю с нею. Вечером мне принесли от нее записку в несколько слов; они были ласковы. Я уловил в них оттенок сожаления и грусти; но она упорствовала в своем решении и заявляла, что оно непоколебимо. Я снова явился к ней на другой день. Оказалось, что она уехала в какое-то поместье, названия которого ее слуги не знали. Они даже не могли пересылать ей письма.

Я долго стоял у дверей, совершенно не представляя себе, как я мог бы разыскать Элленору. Я сам был удивлен тем, что так страдаю. Память воскрешала передо мной те минуты, когда я говорил себе, что домогаюсь только успеха, что все это не более как попытка, от которой я с легкостью откажусь. Я ничего не понимал в жестокой, неуемной боли, терзавшей мое сердце. Так прошло несколько дней. Мне одинаково претили развлечения и занятия. Я непрестанно блуждал вокруг дома Элленоры; я ходил по всему городу, словно надеясь встретить ее на повороте любой улицы. Как-то утром, во время одной из этих бесцельных прогулок, служивших лишь к тому, что мое волнение сменялось усталостью, я увидел карету графа П., возвращавшегося из своей поездки. Он узнал меня и вышел из кареты. После нескольких ничего не значащих фраз я, тщательно скрывая свое волнение, заговорил с ним о внезапном отъезде Элленоры.

«Да, — сказал он, — у одной из ее приятельниц, живущей в нескольких милях отсюда, произошла какая-то крупная неприятность. Элленора решила, что своими утешениями будет полезна ей, и уехала, не посоветовавшись со мной. Она такова, что чувства в ней преобладают над всем, и ее душа, всегда деятельная, в самопожертвовании находит подобие отдыха. Но ее присутствие здесь мне слишком необходимо; я напишу ей и не сомневаюсь, что она возвратится через несколько дней».