Яков Голосовкер - Сожженный роман

Уже подбегали новые часовые. Кто-то на бегу уже крепче сжимал ложе винтовки, еще держа ее дулом книзу. Рука готовилась, но мысль еще удерживала руку. В ней, в мысли, слились воедино два образа: С а м о г о, который тоже гулял по стене и Его, того, который сейчас. И часовой не решался, хотя устав позволял.

Ему крикнули еще раз предостерегающе, вразноголосицу:

— Кто такой? Стой! Куда?

Но Он опять шагнул.

Уже в горле у часовых перехватывало дыхание, уже наливалась свинцом голова, уже злоба от непонятности явления и необходимости действия зазвучала в окриках:

— Стой!

Уже рука обретала свой мозг и сама собой управляла точно и неотвратимо.

Но О н теперь стоял неподвижно.

Зарево заката кровавым потоком пролилось на его белую одежду и окровавило ее.

На мостовой Кремля глаза, ноги, винтовки и звуки в горле часовых замерли:

На стене стоял Красный Исус.

Он воздел к небу руки в ниспадающих широких окровавленных рукавах: не то будто благословляя кровью Красный Кремль, не то являя ему свою кровь, — и ладони Его были красны. Казалось, что не закат, а эти истерзанные ладони заливают кровью Кремль.

Книзу внутри Кремля из чьей-то груди вырвалось хриплое:

— Ааа…!

Исус, не опуская рук, разом повернулся и зашагал, мелькая меж зубцами стены, обратно к башне. Кое-кто кинулся туда. Грохнул как-то само собой выстрел — без прицела. Пуля ударилась об край зубца стены, шаркнула по кирпичу, взбила красную пыль и отлетела рикошетом в сторону. Солнце затмилось грозовой тучей и закат обернулся мглой. Часовые выскочили на стену.

На стене никого не оказалось.

Исус исчез.