— Фи, Максим, когда она родилась, я даже еще не была в пансионе!
— Кому вы говорите! Во всяком случае, это происшествие властно указывает, как поступить. И я ему очень благодарен — ведь оно положит конец вашей нерешительности.
— Происшествие! Происшествие! Легко вам говорить!.. Если Маргарита вернется, то никто ничего не узнает, а ведь на вашу скромность я могу надеяться…
— Моя скромность, сударыня, может выдержать любое испытание. Но Маргарита не вернется, а происшествие завтра же будет предано огласке. Но даже если бы Маргарита вернулась и происшествие случайно не было бы предано огласке завтра, то, по всей вероятности, оно было бы предано огласке дней этак через… Одну минуту! — продолжал я, делая вид, будто что-то прикидываю на пальцах, а на самом деле то было лишь притворное раздумье — сильно действующий прием проповедников, столь рекомендованный в риторике…
Затем я наклонился к ее уху и прошептал два-три слова.
— Что за чудовищная мысль! — воскликнула она, почти без чувств падая на подушки.
— Да, это именно так, как я позволил себе сказать вам: мир катится по наклонной плоскости, и с ужасающей быстротой!
— Сударь, — сказала она, встав в позу, преисполненную достоинства, — вы знаете, где скрывается Маргарита; идите за ней и передайте ей мое клятвенное обещание, что через две недели она будет женой Амандуса, раз она этого пожелала! Ну, в чем дело? Чего же вы стоите?
— Ваше клятвенное обещание, сударыня? Ах, если бы иметь его, чтобы построить собственное счастье, а не счастье других!
— Полно, полно, Максим, можете поцеловать мне руку и ступайте за моей племянницей. Да, но вы никак собираетесь уйти, не застегнув мне крючок? В хорошеньком виде я предстану перед Маргаритой!
Я привел Маргариту, но лишь после того, как, прослушав мою защитительную речь, она убедилась в искренности обещаний, полученных мною для нее. Во время объяснения тетка проявила себя суровой, но разумной, а малютка — почтительной, но полной решимости. И та и другая сторона были безупречны; и под конец Маргарита поцеловала меня, хотя я охотно ее от этого бы избавил.
— Вы сумели в короткий срок уладить много трудностей, — сказала мне тетка, провожая меня, — вы незаменимы, когда нужно примирить спорящих родственников. Надеюсь, вы придете на свадьбу?
— Да, сударыня, и мы там продолжим наш разговор с того места, где он начался.
— Раз вам так хочется… Но вы ничего не потеряете, если продолжите его с того места, где он кончился.
Это было сказано премило, но есть прелестные слова, которые очень многое теряют в своем очаровании, если вы не видите мимики, их сопровождающей.
Согласимся, — говорил я сам себе, возвращаясь в свой павильон, — что за несколько часов я совершил чудеса изобретательности и героизма, мало в чем уступающие подвигам Геракла: во-первых, я выучил наизусть кабалистическое заклинание, не опустив из него ни единого слова, ни единой буквы, ни единого сэфирота; во-вторых, сверх всякого ожидания, я устроил брак девушки с ее возлюбленным, а ведь в эту девушку я сам был страстно влюблен и она, пожалуй, относилась ко мне не слишком неприязненно, раз оказала мне любезность, придя безо всяких церемоний провести ночь в моей спальне; в-третьих, я приволокнулся за женщиной сорока пяти лет (раз уж нельзя назвать большую цифру); в-четвертых, я продался дьяволу, и это, вероятно, единственное объяснение того, что мне удалось выполнить столько чудес. Последняя мысль так меня беспокоила, когда я поворачивал ключ в скважине, что у меня недостало сил сделать и двух шагов по ковру, разостланному в комнате; весьма кстати у самой двери оказался складной стул, так грубо отброшенный мною в сторону при неожиданном признании Маргариты; я сел на него, скрестил руки и опустил голову под грузом тяжких размышлений, испуская время от времени вздохи, как неприкаянная душа, ожидающая своего приговора.
Отяжеленные бессонной ночью и заботами, мои веки поднялись не сразу. Из трех свечей две уже потухли, а третья медленно угасала, бросая слабый и неровный свет, придававший всем предметам странные и непривычные формы и окраску и заставляя тени двигаться. Вдруг я почувствовал, как у меня волосы встали дыбом и кровь в жилах остановилась от ужаса. В моем кресле, как в кресле Банко из трагедии «Макбет», кто-то сидел, сомневаться в этом было невозможно. Моей первой мыслью было подбежать к привидению, но окаменевшие от страха ноги отказались подчиниться бессильной воле.
Читать дальше