Тальбот Рид - Старшины Вильбайской школы

— Не объясните ли вы мне, мистер Ферберн, при чем тут дружба?

Блумфильд толкнул Ридделя под столом, и оба жалостливо поглядели на своего злополучного товарища: они считали его погибшим. Каково же было их изумление, когда Ферберн, нимало не смутившись, очень вежливо ответил:

— Я говорил не о дружбе, а о том, что в крикете каждая партия игроков должна действовать заодно. Очень хорошие игроки, когда каждый играет сам по себе, могут оказаться слабее плохих, но хорошо сыгравшихся игроков.

Миссис Стринджер презрительно прищурилась. Она не привыкла, чтобы ее загадки решались так легко.

— Я плохой знаток крикета и потому не совсем понимаю ваше объяснение, — заметила она с язвительной улыбкой.

Но Ферберн был положительно в ударе. Как ни в чем не бывало пустился он посвящать свою собеседницу в тонкости крикета, не подозревая, какое впечатление он на нее производит.

Некоторое время миссис Стринджер слушала его, по-видимому, терпеливо, хоть и со строгим лицом; но вдруг на середине какой-то очень запутанной фразы преспокойно повернулась к нему спиной и обратилась с каким-то пустым, совершенно посторонним вопросом к своей сестре. Это был явный протест против дерзости молодого человека.

Риддель, говоривший с директором, ничего не заметил, но Блумфильд чуть не прыснул со смеху, да и сам оратор, растерявшийся было в первую минуту, переглянулся с Блумфильдом и едва подавил улыбку. В общем, он, разумеется, остался в выигрыше. Предоставленные самим себе, молодые люди присоединились к разговору директора с Ридделем и забыли о разобиженных дамах. Скоро последние и совсем избавили их от своего общества.

Напоследок не обошлось, однако, без неприятности, и опять-таки благодаря чрезмерному усердию Ферберна. Хозяйка торжественно встала из-за стола и, спросив гостей, каждого по очереди, отпили ли они чай, попросила сестру позвонить, чтобы убирали со стола. Желая быть услужливым, Ферберн бросился к звонку и едва не сшиб с ног миссис Стринджер, которая встала за тем же. Строгая дама приняла неловкость Ферберна. за умышленную выходку школьника и сделала ему выговор. Ферберн извинился, как умел, и поспешил сесть на свое место. Блумфильд и Риддель съежились, а директор тревожно зашевелился на своем стуле и кашлянул в руку, придумывая, как бы замять сердитую выходку свояченицы. Между тем миссис Стринджер решительно поднялась из-за стола и объявила, что уходит к себе.

— Тебе нездоровится, душенька, не возражай, я вижу. Я пойду с тобою, — оказала миссис Патрик, и в следующую минуту неприятель очистил территорию.

Директор, который, сказать по правде, почувствовал с уходом дам такое же облегчение, как и его гости, обвел молодежь веселым взглядом, и все четверо принялись болтать, как старые друзья. С директором вильбайцы всегда чувствовали себя хорошо и свободно.

Приглашая к себе Блумфильда, Ферберна и Ридделя, доктор Патрик не имел в виду никакой особенной цели, а просто у него выдался свободный вечер, и ему захотелось провести его со своими старшими воспитанниками, и если первая половина вечера вышла не совсем удачной, то вторая вполне вознаградила его гостей.

Они незаметно засиделись до одиннадцати часов — очень позднего часа для людей занятых, и, уходя, каждый из них особенно ясно сознавал, как он любит и уважает своего директора.

— К сожалению, миссис Стринджер совсем не ценит крикета, — заметил Ферберн, когда они вышли, и все трое расхохотались.

— Кажется, она вообразила, что ты все время над ней подсмеивался, — сказал Блумфильд.

— Ничего. Теперь я, по крайней мере, могу быть покоен, что меня больше не пригласят.

Они подошли к отделению директора. Ферберн распрощался и пошел к себе, а Блумфильд с Ридделем пошли дальше.

Риддель поспешил воспользоваться этой минутой.

— Вот что, Блумфильд, я весь вечер собирался тебе сказать, да не было случая: я тогда ошибся. Подозрения мои насчет этого дела с гонками оказались чистейшим вздором: тот, кого я подозревал, не принимал в нем никакого участия, я в этом почти… то есть даже совершенно уверен.

— Значит, теперь ты уж наверное не назовешь его? — спросил Блумфильд с прежнею сухостью.

— Разумеется, — ответил Риддель.

Они дошли до отделения Паррета. Ни тому, ни другому не хотелось распространяться на неприятную тему, тем более неприятную, что теперь она была единственной преградой, мешавшей им стать друзьями, чего втайне оба желали.

— Покойной ночи, — сказал холодно Блумфильд.