Архитрав — балка, нижняя часть балочного перекрытия пролета.
Трико — вязаная шерстяная, бумажная или шелковая ткань.
Кроки — легкий набросок карандашом.
Ср.: «…они оба (Л. Зиновьева-Аннибал и Вяч. Иванов. — М.М.) интересовались новыми людьми. „Вячеслав и я — мы любим видеть сны в лицах людей“», — передала М. Сабашникова слова писательницы (Воспоминания о Максимилиане Волошине. С. 123).
В этом отрывке Зиновьева-Аннибал передает некоторые положения буддийской, ведийской и джайнской философии, преломленные сквозь призму антропософии, на что указывает упоминание об Учителе. Так обычно называли Р. Штейнера (1861–1925), основоположника антропософии.
Лермонтов М. Ю. «Выхожу один я на дорогу…» (1841). Стихотворение процитировано неточно: в третьей строке у Лермонтова — «желал», в четвертой — «дремали».
Впервые: Факелы. Кн. 1. СПб., 1906.
Печ. по: Кольца. Драма в 3-х действиях. Вступ. статья Вяч. Иванова. М, 1904.
Вступительная статья В. Иванова «Новые маски» (печатается в «Приложении») стала своеобразным представлением-комментарием пьесы. Поэт, не расшифровывая заключенных в ней символов, предлагал рассматривать ее как мистерию, совершающуюся у «алтаря страдающего бога — Диониса», и подчеркивал, что в драме заложены близкие ему и автору идеи — погружение в «целое и всеобщее», невозможность эгоистического владения любимым, утверждение закона любви-сострадания, дарящего освобождения от «колец» ревности. Символико-дионисийская драма была прочитана как «история прохождения души сквозь ряд роковых испытаний для достижения мистической цели» (см. рец.: Чулков Г. // Вопросы жизни. 1905. № 6. С. 258–259). Рационалистичность построения пьесы подчеркнул С. Городецкий (Золотое руно. 1908. № 3–4).
Посвящение может быть интерпретировано двояко — и как посвящение дочери, Вере Шварсалон, и как клятва верности вновь обретенной вере.
Иванов В. «Жертва» из цикла «Suspiria» (сб. «Кормчие звезды»).
Имя Маши, возможно, дано горничной неслучайно: скорее всего в благодарность Марии Михайловне Замятиной, близкому другу Лидии Дмитриевны, а затем и семьи Ивановых, помогавшей им в воспитании детей, ведении хозяйства.
Название имения, вероятнее всего, создано по аналогии с Загорьем, дальним поместьем Могилевской губернии, принадлежащим родственникам М. М. Замятиной, где Ивановы нередко проводили летние месяцы.
Ономастика, как всегда, играет весьма значимую роль в творчестве Зиновьевой-Аннибал: название имение — Забытое — откровенно символично.
Мысль о трагических переживаниях матери, потерявшей ребенка, безусловно, навеяна кончиной в 1899 г. дочери Ивановых Елены, умершей в возрасте 2-х месяцев.
Идея написания общей книги владела умами Ивановых в это время. В связи с создаваемым в начале 1900-х годов Зиновьевой-Аннибал романом «Пламенники» В. Иванов писал своему постоянному корреспонденту А. В. Гольштейн: «Вот мы и напали на мысль издавать последовательные выпуски наших сочинений под общим заглавием. Содержание первого выпуска составили бы первые главы „Пламенников“. Моя трагедия (первая в трилогии) „Тантал“, моя статья о лирической поэзии и афоризмы. Со второго выпуска, посвященного прежде всего продолжению „Пламенников“, я бы начал статьи о религии страдающего Бога у греков и т. д. Преимущества и неудобства предполагаемого издания бросаются в глаза. С одной стороны, мы получаем возможность объединить наш труд, внутренне глубоко солидарный. И с полной свободой и двойным голосом высказать наше миросозерцание, эстетическое и философское, не подходящее ни под одну из существующих категорий, но полное и созревшее до внутренней необходимости выражения и провозглашения. С другой стороны — наша безызвестность, изолированность, необычность предприятия и необычность идей, кажущаяся притязательность, недоброжелательность к новаторам вообще и лично нам в частности, наконец отсутствие издателя, трудность и даже неблаговидность издания на собственные средства». (Письмо от 18(5). 11.(19)03. Бахметьевский архив Колумбийского университета. Коллекция А. В. Гольштейн.) Однако осуществить задуманное удалось только в издании «Колец», которые по-своему стали иллюстрацией ивановской мысли о воплощении соборности в семейной жизни и которым предшествовала, как уже упоминалось, статья В. Иванова «Новые маски», составившая с ней единое целое. Но и сам текст пьесы, насыщенный цитатами из стихотворений Иванова, подтверждает, что драма явилась плодом «сотворчества». И впоследствии перекличка мотивов и образов произведений Зиновьевой-Аннибал и Иванова встречается довольно часто. Особенно любил Иванов брать в качестве эпиграфа к своим стихотворениям строки из «Пламенников», создавая свои вариации предложенной женой темы.
Читать дальше