Джеймс Купер - Зверобой

— Не бойтесь за меня, Зверобой, — вмешалась Гетти, понявшая общий смысл этого разговора. — Говорят, я слабоумная, а это позволяет мне ходить повсюду, тем более что я всегда ношу с собою Библию… Просто удивительно, Юдифь, как самые разные люди — трапперы, охотники, краснокожие, белые, минги и делавары — боятся Библии!

— Я думаю, у тебя нет никаких оснований опасаться чего-нибудь худого, Гетти, — ответила сестра, — и потому настаиваю, чтобы ты отправилась в гуронский лагерь вместе с нашим другом. Тебе от этого не будет никакого вреда, а Зверобою может принести большую пользу.

— Теперь не время спорить, Юдифь, а потому действуйте по-своему, — ответил молодой человек. — Приготовьтесь, Гетти, и садитесь в челнок, потому что я хочу сказать вашей сестре несколько слов на прощанье.

Юдифь и ее собеседник сидели молча, пока Гетти не оставила их одних, после чего Зверобой возобновил разговор спокойно и деловито, как будто он был прерван каким-то заурядным обстоятельством.

— Слова, сказанные при разлуке, и притом, быть может, последние слова, которые удается услышать из уст друга, не скоро забываются, — повторил он, — и потому, Юдифь, я хочу поговорить с вами как брат, поскольку я недостаточно стар, чтобы быть вашим отцом. Во-первых, хочу предостеречь вас от ваших врагов, из которых двое, можно сказать, следуют за вами по пятам и подкарауливают вас на всех дорогах. Первый из этих врагов — необычайная красота, которая так же опасна для некоторых молодых женщин, как целое племя мингов, и которая требует величайшей бдительности. Да, не восхищения и не похвалы, а недоверия и отпора. Красоте можно дать отпор и даже перехитрить ее. Для этого вам надо лишь вспомнить, что она тает, как снег, и когда однажды исчезает, то уж никогда не возвращается вновь. Времена года сменяют друг друга, Юдифь, и если у нас порой бывает зима с ураганами и морозами и весна с утренними холодами и обнаженными деревьями, зато бывает и лето с ярким солнцем и безоблачным небом, и осень со своими плодами и лесами, одетыми в праздничный наряд, какого ни одна городская франтиха не найдет во всех лавках Америки. Земля никогда не перестает вращаться, и приятное сменяет собой неприятное. Но не так обстоит дело с красотой. Она дается только в юности и на короткое время, и потому надо пользоваться ею разумно, а не злоупотреблять ею. И так как я никогда не встречался с молодой женщиной, по отношению к которой природа была так щедра именно в этом смысле, то и предупреждаю вас, быть может, в мои предсмертные минуты: берегитесь этого врага!

Юдифи было так приятно слушать это недвусмысленное признание ее чар, что она многое могла бы простить человеку, сказавшему подобные слова, кто бы он ни был. Но в этот миг, когда она находилась под влиянием гораздо более высоких чувств, Зверобою вообще нелегко было бы обидеть ее; поэтому она терпеливо выслушала ту часть речи, которая неделю назад возбудила бы ее негодование.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, Зверобой, — ответила девушка с покорностью и смирением, несколько удивившими охотника, — и надеюсь извлечь из этого пользу. Но вы назвали только одного из врагов, которых я должна бояться; кто же второй враг и что он собой представляет?

— Второй враг — умственная гордость, Юдифь. Правда, он не так опасен, как я раньше предполагал. Однако раз уж я заговорил об этом, то лучше честно договорить все до конца. Ваш первый враг, которого надо опасаться, Юдифь, как я уже сказал, — ваша необычайная красота, а второй враг — гордость. Если первое дурно, то второе не меняет дела, поскольку речь идет о безопасности и душевном спокойствии.

Трудно сказать, как долго продолжал бы простодушный и ничего не подозревавший охотник разглагольствовать на эту тему, если бы его слушательница не разразилась внезапными слезами, отдавшись чувству, которое прорвалось на волю с тем большей силой, чем упорнее она его перед этим подавляла. На первых порах ее рыдания были так страстны и неудержимы, что Зверобой немного испугался и от всей души раскаивался в том, что слова его подействовали гораздо сильнее, чем он предполагал. Даже люди суровые и властные обычно смягчаются, видя внешние признаки печали, но Зверобою с его характером не нужно было таких доказательств сердечного волнения, чтобы искренне пожалеть девушку. Он вскочил, как ужаленный ехидной, и голос матери, утешающей своего ребенка, вряд ли мог звучать ласковее, чем те слова, которыми он выразил свое сожаление в том, что зашел так далеко.