Марсель Эме - Вуивра

— Работа прежде всего, — настоял Арсен.

Единственным ответом Вуивры была приветливая, сдержанная улыбка, похожая на улыбку взрослого человека ребёнку. После чего, встав на цыпочки и широко разведя в стороны руки, она медленно потянулась и пошла надевать платье. Видя, как она удаляется, озарённая солнцем, голая и свободная, Арсен ощутил в себе всплеск энтузиазма, правда, слишком мимолётный, чтобы подвигнуть его на какие-то действия, но всё же оставивший ему напоследок ощущение собственной тяжеловесности.

Луны в тот вечер не было, и братья в темноте неторопливо прогуливались по усадебному двору. Леопард молча подбежал к ним, чтобы обнюхать, и когда Арсен, отвечая на дружеское приветствие пса, ткнул его коленкой в бок, отправился снова к себе в конуру. Остановившись на краю дороги, они закурили.

— Ну как Старая Вевра, всё в порядке? — спросил Виктор.

— В порядке.

— Никого там не видел?

— Никого.

— Жалко, что по такой хорошей погоде мы не начали с луга. Мне хотелось бы побыстрее развязаться с этим. Завтра, если начнём в три косы, то скорее всего к двенадцати уже и закончим.

— Хватит там и нас двоих, — ответил Арсен. — Юрбен на тяжёлой работе уже не тянет. На таком участке да ещё с дрожащими руками он только сломает нам косу и всё.

— Да я, в общем, даже и не из-за работы, которую он сделает, — стал оправдываться Виктор. — Я прежде всего из-за матери. Не взять с собой старика завтра утром — это всё равно, что сказать, что он ни на что больше не годится, и тогда она захочет избавиться от него ещё до осени.

— Это я сказал ей уволить его.

Виктор от этих слов потерял дар речи. Хотя он уже достаточно хорошо знал своего брата, ему бы и в голову никогда не пришло, что идея уволить старика могла исходить от него. Юрбен, проработавший у Мюзелье тридцать лет, был свидетелем рождения Арсена, а когда ребёнок ещё в колыбели потерял отца, привязался к нему, как к сыну. На ферме помнили, как этот, обычно невозмутимый и молчаливый человек оживлялся и радовался вместе с ребёнком, находил нежные слова, чтобы утешить его в горе. Позднее он научил его запрягать лошадь, ухаживать за ней, держать косу, вести прямо борозду, сеять зерно и многое другое — забивать свиней, делать изгороди, прививать яблони. Надо сказать, Арсен всегда относился к нему с уважением, а если и проявлял иногда в разговоре своеобразную властную сухость, то она мало чем отличалась от той интонации, с которой он иногда обращался к членам семьи.

— Неужели ты можешь с ним так поступить? — возмутился Виктор.

— Нельзя же держать его вечно. А раз так, то чего ждать? Он ведь уже старый.

Арсен заметил это таким безразличным тоном, словно речь шла об изношенности какого-нибудь инструмента.

— Всё равно, я скорее ожидал, что ты станешь его защищать, — сказал Виктор. — Как вспомнишь, кем он был для нас. Человеком, который никогда не жалел ни времени своего, ни сил, который был у нас просто как член семьи. Боже мой, и что он тебе сделал? Что ты имеешь против него?

— Ничего я против него не имею. Напротив.

— Ну а тогда разве тебе не тяжела сама мысль, что мы больше не будем его видеть?

— Это вовсе не помешает нам видеться.

— Я просто не могу поверить. Из-за какой-то мелочной экономии. К тому же, если его хлеб и будет нам что-то стоить, он всё равно его отработает.

— Ты говоришь не по делу, — отрезал Арсен невозмутимым голосом. — Я о нём позаботился.

Виктор ждал, чтобы брат объяснил, что он имеет в виду. Но Арсен, у которого редко возникала потребность давать объяснения по поводу своих действий, молчал. Да и на протяжении всего разговора он был замкнут, и брат понял, что, продолжая расспросы, ничего не добьётся, а только напрасно будет портить себе нервы. Виктор направился домой, а Арсен медленно пошёл по дороге, гулко ступая в ночи своими башмаками.

Луиза мыла посуду. Эмилия вытирала её, а Белетта пырейной щёткой скоблила большой стол из белого дерева.

— Хорошая будет завтра погода, — сообщил, входя, Виктор. — Во всяком случае ночь довольно тёмная.

И добавил, повернувшись к Белетте:

— В такую вот ночь тварь Фарамина непременно выйдет прогуляться.

Белетта рассмеялась, но лицо её побледнело от охватившей душу тоски, а взгляд сразу стал каким-то отрешённым.

— Это для неё самое что ни на есть время, — поддержала сына Луиза Мюзелье. — В такую чёрную ночь, как эта, когда на дорогах тепло и приятно, тварь Фарамина не может удержаться, чтобы не выйти из леса. Ей нужно поскакать на воле.