Жерар Нерваль - Исповедь Никола

— Берегись, негодяй! — заорал один из забияк при виде этого орудия. — Мы дворяне и засадим тебя в Шатле.

— Вы бесчестите ваше имя и военный мундир! — крикнул Никола.

— Нашел о чем говорить!.. Сами водятся с кем попало! Спросите-ка у этой вашей Зефиры, кто ей милее: дворянин или рабочий?.. У нас есть золото, красотка! — добавил мушкетер, позвякивая кошельком.

Защитники Зефиры старались избежать драки, но эти слова вывели Луазо из себя.

— Какая гнусность! — воскликнул он. — Вы совершили тяжкое преступление… Вы насмеялись над возвратом к добродетели.

— Вот еще! — фыркнул мушкетер, выпивший больше других. — Нашли добродетель! А эта красотка тоже из добродетельных?

И он попытался обнять Зою. Луазо резко оттолкнул его:

— Я требую уважения к невесте гражданина! (Дело происходило в 1758 году.)

— Гражданин! — расхохотался мушкетер. — Так говорят только в Женеве… Ты часом не гугенот?

В ответ Луазо схватил табуретку и ударил его; началась драка. Зефира и Зоя пытались разнять дерущихся, но им это не удавалось. Зеленщик очень ловко орудовал вертелом, и мушкетерам пришлось несладко, но тут подоспела стража. Никола вошел в такой раж, что продолжал размахивать стулом. Луазо остановил его, и Никола оставалось лишь унести из залы лежавшую без чувств Зефиру. Когда прибыл полицейский комиссар, мушкетеры, чтобы выгородить себя, стали утверждать, что серьезный молодой человек в черном (Луазо) — протестантский пастор; они говорили, что подоспели как раз вовремя, чтобы разогнать еретиков, слушавших его проповедь. Комиссар поверил и приказал надеть на Никола и его друзей наручники, грозя им виселицей, но тут один из мушкетеров, не такой пьяный, как остальные, соизволил наконец признать, что он и его спутники слегка погорячились.

— Вот подлинное великодушие, — восхитился комиссар. — Сразу видно людей благородного происхождения.

— По правде говоря, как почитаешь, что сочиняют подлые писаки, хочется плюнуть на свои дворянские привилегии, — сказал мушкетер рабочим.

Но, уходя, добавил с прежним высокомерием:

— Так и быть, мы отрежем вам уши как-нибудь в другой раз!

Записав имена и адреса участников драки, комиссар ушел. Хотя мушкетеры отказались от своих обвинений, для таких бедняков, как Никола и Луазо, приключение могло кончиться плачевно; вдобавок даже самое поверхностное дознание непременно всколыхнуло бы щекотливый вопрос о происхождении Зефиры, невольно ставшем причиной ссоры. Впрочем, бедная девушка больше думала об опасности, грозящей ее друзьям; вечером у нее началась лихорадка. Модистки уже вернулись; и они, и хозяйка слышали, как Зефира бормочет в бреду: «Я пойду к матушке, у нее есть могущественные заступники… Правда, я поклялась, что ноги моей не будет в ее доме… но надо пойти… Матушка близко знакома с лейтенантом полиции: он помог ей выправить бумаги… Матушка богата… и знакома со знатными дамами… Матушка всегда рада помочь!.. Все эти люди ее погубили… но у нее доброе сердце!.. Иначе Никола и Луазо повесят как гугенотов, и все из-за меня… Почему? Потому что я дочь… своей матери!..»

Слыша эти сбивчивые признания и видя изумление модисток, Луазо и Зоя очень встревожились. Пришлось рассказать им всю правду; впрочем, опасения их были напрасны: девушек растрогала горестная судьба товарки. Никола при этом не было: он не появлялся в лавке, чтобы не скомпрометировать Зефиру. И он не подозревал, как тяжко захворала его возлюбленная: ему казалось, что она не вполне оправилась от обморока, только и всего. Вечером Луазо ничего ему не сказал. Лишь наутро, когда Никола несколько успокоился, Луазо со всей осторожностью сообщил ему о болезни Зефиры. Никола, забыв обо всем на свете, ринулся в лавку.

— Входите же, — сказала хозяйка, — я знаю, кто вы… Поднимитесь к ней, она все время зовет вас.

Зефира была слаба и грустна, но спокойна. Она уверяла Никола, что просто устала и нуждается в отдыхе; она уговорила его пойти в типографию и на прощанье дважды поцеловала со словами: «До вечера». В типографии все обратили внимание на необычайную бледность Никола. В восемь часов Луазо сказал:

— Давай перекусим, потом я зайду за Зоей, и мы все вместе навестим Зефиру. Пока мы будем у нее, ты постоишь за дверью, чтобы ее не волновать: больно уж ты бледный.

Никола послушался и не входил в комнату, но ему был слышен голос возлюбленной. Выйдя от Зефиры, Луазо сказал:

— Иди, отдыхай, ей полегчало: теперь я больше тревожусь за тебя…