Жерар Нерваль: Конец Великолепного века, или Загадки последних невольниц Востока

Каир, как и его обитательницы, лишь постепенно снимает завесы с самых укромных, самых обольстительных своих уголков.

Вечером по приезде я почувствовал страшное разочарование и впал в уныние. За несколько часов прогулки верхом на осле в сопровождении драгомана я сумел убедить себя, что мне предстоит провести здесь скучнейшие полгода в моей жизни, и, поскольку все было заранее оговорено, я не мог сократить свое пребывание ни на один день.

«Неужели это город „Тысячи и одной ночи“, столица халифов и суданов?» [1] Судан — так в европейских, в частности итальянских, документах позднего Средневековья именовались мамлюкские султаны Египта (1250–1517). Каирские халифы из династии Фатимидов правили в 969–1171 гг. — вопрошал я себя… И я углубился в переплетение узких, грязных улочек, пробираясь сквозь толпу в лохмотьях, своры собак, минуя верблюдов и ослов; был предвечерний час, здесь темнеет очень быстро из-за тусклого от пыли неба и высоких домов.

Чего можно ждать от этого мрачного лабиринта, не уступающего, наверное, по величине Парижу или Риму? От этих бесчисленных дворцов и мечетей? Без сомнения, когда-то все это выглядело ослепительным и прекрасным, но с той поры здесь уже сменилось тридцать поколений; повсюду крошится камень и гниет дерево. Ловишь себя на мысли, что все это сон, что во сне ты бродишь по городу прошлого, населенному призраками, которые не способны вселить в него жизнь. Каждый квартал, обнесенный зубчатыми стенами с запирающимися, как в средневековье, тяжелыми воротами, еще, наверное, сохранил облик времен Саладина. Сводчатые переходы ведут с одной улицы на другую, но чаще улица кончается тупиком, и тогда приходится возвращаться. Постепенно все закрывается; освещены только кофейни, где курильщики, сидя на плетеных скамьях, при тусклом свете масляных ламп выслушивают долгие истории, которые рассказчик декламирует нараспев, гнусавым голосом. Тем временем освещаются машрабийи — затейливые резные деревянные решетки, которые выступают вперед и закрывают окна; через них наружу пробивается столь слабый свет, что найти дорогу на улице можно лишь на ощупь; вскоре раздается сигнал гасить огни, и каждый прохожий запасается фонарем. Теперь в городе можно встретить лишь европейцев да дозорных.

Что же до меня, то я с трудом мог вообразить, чем бы я стал заниматься на улице в столь поздний час, то есть после десяти вечера, и улегся в постель в грустном расположении духа, говоря себе, что, наверное, так будет каждый день, поскольку потерял всякую надежду на то, что в этой пришедшей в упадок столице меня могут ждать какие-либо удовольствия. Сквозь первый сон я смутно различал неясные звуки волынки и охрипшей виолы, они определенно действовали мне на нервы. Эта назойливая, нескончаемая мелодия повторялась на все лады и напоминала мне далекое рождество где-то в Бургундии или в Провансе. То было сном или явью? Я еще немного подремал, пока не пробудился окончательно. Мне снилось, что меня предают земле, странно, то было в шутку и вместе с тем всерьез, на церемонии собрались певчие из приходской церкви и гуляки в венках из виноградной лозы; в этом непонятном действе смешались патриархальное веселье и воспетая в мифах грусть; вместе с заунывными церковными песнопениями звучала шутовская ария, под которую лишь пристало плясать корибантам [2] Корибанты — фригийские жрецы богини Кибелы, сопровождавшие служение ей танцами. . Шум все приближался и нарастал, и от яркого света, который пробивался снаружи через оконную решетку, я проснулся, не в силах пошевелиться, и понял, что все это наяву. Однако сон мой воплотился лишь частично: полуобнаженные мужчины в венках, словно античные борцы, ударяли мечами о щиты в ритме музыки и двигались дальше, затем снова разыгрывали бой. Дети несли факелы и пирамиды свечей, которые ярко освещали улицу, а за ними двигалась многолюдная процессия; я не сумел разглядеть все как следует. Какой-то красный призрак в короне, украшенной драгоценными камнями, медленно приближался в сопровождении двух грозных матрон, группа женщин в синих одеждах замыкала шествие, останавливаясь, они испускали странные гортанные крики.

Не оставалось никаких сомнений: это была свадьба. Мне довелось видеть в Париже на гравюрах гражданина Касаса [3] Касас Луи-Франсуа (1756–1827) — автор двух сборников гравюр, иллюстрирующих путешествия по Востоку (1799 г.). подробное изображение такой церемонии, но то, что я разглядел сквозь узорчатые решетки окон, только воспламенило мое любопытство, и я решил во что бы то ни стало присоединиться к процессии и все рассмотреть. Мой драгоман Абдулла задрожал от страха, услышав о моем дерзком плане побродить по улицам среди ночи; он сказал, что меня могут убить или избить. К счастью, я обзавелся плащом из верблюжьей шерсти (машлах) , в который можно закутаться с головы до пят. Отросшая бородка и повязанный вокруг головы платок довершили мой наряд.