Виллем Элсхот - Избранное

Почему же все-таки с 20-х годов так быстро росла литература на фламандском языке? (Тот же процесс, может быть с еще большей интенсивностью, идет в годы после второй мировой войны.)

Этому было много причин. Помимо экономического развития Фландрии и Брабанта, о чем уже шла речь выше, укажем некоторые из них.

Двадцатые годы с большой силой выдвинули на первый план проблемы современного общества. Символизм начала века, чрезмерно абстрактный, должен был отступить перед более конкретной и реалистической художественной тенденцией. Расставаясь с символизмом, литература освобождалась и от «аристократизма», становилась более демократичной; она обращалась не к «духовной элите», а к гораздо более широким слоям, и это подняло значение фламандского языка, распространенного главным образом в демократических общественных кругах.

Усилению фламандской литературы сильно способствовал и вспыхнувший в годы национального унижения патриотический интерес к замечательному искусству бельгийского прошлого, к народному творчеству, к фламандской культуре средневековья и Ренессанса.

Ранее всего «великое обновление» коснулось поэзии и драматургии, потом наступила очередь романа. «Год 1927-й можно рассматривать как начало новой эпохи, — писал бельгийский историк литературы Жан Вейсгербер. — Появляется первая группа писателей, которая за какие-нибудь семь лет вырывает монополию на роман из рук Ф. Тиммерманса и Э. Клааса».

Феликс Тиммерманс (1886–1947) был по праву самым известным бельгийским прозаиком, пишущим на фламандском языке. Однако и его сочинения носили на себе печать ограниченности. Если Тиммерманс и выходил за пределы «областничества», то не столько в сторону более универсального социально-исторического воззрения на жизнь или хотя бы географически более широких интересов, сколько в сторону более тонкой психологической обработки все тех же старых нравоописательных и бытовых жанровых тем.

Тиммерманс писал о «родине внутри родины» — о прекрасной Фландрии, населенной людьми гармоничными, цельными и счастливыми. «Фламандская идиллия» опиралась на традиционно лубочный образ «простого фламандца», человека, привязанного к своей земле, своей семье, своему богу, человека, умеющего радоваться земному существованию и земным чувством соединенного с вечностью мира. Опубликованный в 1916 г. роман «Паллитер» принес Тиммермансу широкую известность. Паллитер — имя героя — стало нарицательным, обозначая простодушно-жизнерадостное и наивное отношение к бытию.

Крестьянин Паллитер беззаботно и благодарно принимает жизнь — такую многоцветную, сочную, как пейзажи Фландрии на картинах Питера Брейгеля.

Этот роман вышел в свет в тяжкие годы войны и германской оккупации, и патриотическое чувство бельгийцев еще более увеличило успех книги, утверждающей неиссякаемую жизненную энергию народа, выстоявшего под игом испанских, австрийских, французских и немецких завоевателей. Представление об «истинном фламандце» как о грубом реалисте и одновременно мистике, ставшее общим местом в литературе, перерастает у Тиммерманса в миф об особом чувстве полноты жизни, свойственном одной лишь крестьянской Фландрии.

Традицию региональной литературы не мог преодолеть и другой, несомненно значительный, бельгийский писатель — Эрнест Клаас. Правда, в его рассказах и романах не было свойственного Тиммермансу стремления «мифологизировать» быт; сочинения его отмечены интересом главным образом к повседневности, к жанрово-живописному изображению крестьянского быта.

Писатели, выступившие в конце 20-х годов и «обновлявшие» фламандский роман, отвергли эстетику и Тиммерманса и Клааса. Вернее, в их лице они отвергли регионализм и бытописательство. Они сделали это с категоричностью, может быть и чрезмерной, не во всем справедливой, но вполне понятной.

В своих публицистических и литературно-критических выступлениях они призывали к художественному исследованию современных социальных противоречий и расширению границ изображаемого за пределы собственно фламандского материала, они требовали поворота к общебельгийским проблемам, правдивого раскрытия психологии людей — таковы в их представлении должны были быть черты нового, то есть современного, бельгийского романа на фламандском языке.

Среди литературной молодежи, выступившей так смело, были романисты Морис Рулантс, Герард Валсхап, прозаик и драматург Герман Терлинк и другие. По своим творческим принципам, к ним был близок и Виллем Элсхот, хотя он не был теоретиком или полемистом, подобно энергичному и переменчивому Валсхапу, не служил литературе с тем самозабвением, как Герман Терлинк. Он оставался в стороне от сокрушительных дискуссий; отчужденность и как бы холодноватое равнодушие чувствовались всегда в его отношении к борьбе литературных мнений.