Скиталец - Кандалы

Обыск был произведен весьма поверхностно и быстро. Мандрыгин и жандарм действовали.

— Скажите — если можно, — по какому поводу ваш визит? — спросил Клим.

Битепаж помолчал.

— Собственно — на общем основании, время такое, оружие ищем! У вас, надеюсь, ничего огнестрельного нет?

— Ничего, кроме вот этого! — Клим указал на перо и чернильницу.

— О, это, если хотите, самое страшное оружие, но отнять его — не в наших силах, это значило бы остановить мысль человеческую, а такого предписания мы не имеем!

Битепаж с легким поклоном щелкнул шпорами.

— Еще раз извиняемся! Рад был случаю познакомиться с популярным писателем нашего города!

С облегченным сердцем закрыл за ним дверь Клим Бушуев: позабыли заглянуть за портьеру — иначе взяли бы рукопись! Поди тогда — выручай ее из жандармских лап!

Оружие им надо! Поэт вынул рукопись и, прижав ее к груди, погладил с нежностью, как живое существо.

Вдруг скрипнула дверь, он вздрогнул и обернулся.

В дверях стоял Битепаж.

— Опять забыл портсигар… — начал было он и замолчал: лицо его «окрысилось».

В одну секунду офицер бросился к писателю и, как железными клещами, схватил его за обе руки. Рукопись упала на пол и раскрылась.

Бушуев побледнел.

— Ах! — сказал Битепаж, отдернув руки, с прежней любезностью нагибаясь к упавшей тетради и поднимая ее, — извините, пожалуйста, нам теперь везде это самое оружие чудится! Бумаги какие-то?

— Беллетристика! — мрачно проговорил Клим. — Рукопись, приготовленная для печати; интереса для вас не представляет!

— Беллетристика? Отчего же? Нет! Наоборот, очень интересно! Я большой поклонник беллетристики! И как она не попалась нам? Где-нибудь спрятана была, ах вы-ы! Скрытный какой! — Жандарм укоризненно покачал головой.

— Нигде не была спрятана, на подоконнике лежала.

— Что вы говорите? Эт-то з-за-м-мечательно! Бывает и на старуху проруха! Уж этот мне Мандрыгин! Нет, вы мне позвольте захватить с собой такую интересную вещь! Только вы не беспокойтесь! Что бы тут ни было написано — все в целости будет возвращено! О-об-бязательно! Как же! Рукопись талантливого писателя! За честь почтем, но мы обязаны просмотреть ее!.. Пронумеруем, приложим нашу печать и возвратим!

— Вы понимаете ли, — обессиленным голосом, почти шепотом, задыхаясь, говорил Клим, — рукопись нужна мне… ее немедленно надо отсылать… да вы и не можете препятствовать ее напечатанию в легальном журнале… Вы только отнимете у меня время!.. Кроме того, у меня это единственный экземпляр… Черновиков не сохранилось… Что будет, если в вашем учреждении она затеряется? Поймите, что это труд всей моей жизни!

— Понимаю, понимаю! — уже с некоторым нетерпением возразил Битепаж. — Сейчас я выдам вам расписку в получении рукописи и, право же, головой отвечаю за нее!

Дальнейшее препирательство было бесполезно. Подполковник черкнул расписку, тщательно обвязал рукопись бечевкой и, элегантно раскланявшись, вышел с малиновым звоном шпор. Клим почти без чувств повалился в кресло. Сердце до боли тяжело колотилось в его сухощавой груди.

вспомнились ему стихи Некрасова.

Время было тревожное, кипучее. Газета не снижала революционного тона, а, наоборот, повышала его. В городе шли повальные обыски и аресты.

«Рыжий Кирилл» казался неуловимым не только для полиции, но и для всех, кто хотел его видеть. Он появлялся чуть ли не одновременно в десяти местах ежедневно. Поймать его для делового свидания можно было только случайно. Постоянной квартиры не имел или имел их несколько, сам не зная, в которой и когда будет ночевать. Чтобы не обращать на себя внимания, принял вид буржуя: отпустил рыжую окладистую бороду, ходил в пальто с бобровым воротником, в высокой каракулевой шапке. Чаще всего его можно было застать утром в его рабочем кабинете, куда со всеми предосторожностями шмыгали тонконогие барышни, рабочие, мальчики и прочие люди, приносившие ежедневный материал для газеты.

Климу повезло: он застал в кабинете не только Кирилла, не снимавшего ни шубы, ни шапки, но и целую компанию: в маленькой комнатешке, заставленной тремя письменными столами, с телефоном на одном из них, сидели Кирилл, Солдатов, Ирина, располневшая жена Солдатова Антонина, рабочий Альбрехт и мужик в поддевке, чернобородый, широкоплечий, солидного вида, которого он видел впервые и очень заинтересовался им, когда узнал, что это и есть Лаврентий Ширяев, о котором так много ему говорили.