Эльза Триоле - Душа

Натали хотела кликнуть Мишетту, чтобы та открыла окно. Духи у Беатрисы были слишком крепкие, только тот, от кого дурно пахнет, может душиться так сильно. Но тут же она подумала, что это неделикатно в отношении Беатрисы, у нее было такое чувство, будто она должна хранить ее тайну, поэтому Натали встала и сама открыла окно.

До обеда она проработала спокойно. Когда рассыльный ушел, Мишетта получила приказ не отпирать на звонки со стороны коридора Дракулы. В восемь часов явился Кристо накрыть на стол. Он ни разу не допустил, чтобы накрывала Мишетта. Впрочем, и дома у них было то же самое: дома всем приходилось накрывать по очереди. Папа не хочет жить в хлеву, а так как у них тесно, нужно все время следить за чистотой, а то действительно будет настоящий хлев. Мама ужасно за собой следит, прямо ужасно; она говорит, что кокетливая женщина должна за собой следить, и все женщины у них в доме кокетки, и бабуся первая… Все уверяют, что ей никак не дашь ее лет…

– Верно, – успел подтвердить Луиджи, как только Кристо замолчал, чтобы перевести дух. – Я видел ее из окна… Ни одного седого волоса… И так прямо держится.

– У нее склад ума старинный.

Натали с Луиджи с трудом сдержались, чтобы не улыбнуться.

– Папа тысячу раз это говорил. А что такое склад ума?

– Ну, образ мыслей, система мышления…

– Система? Значит, это механизм…

Кристо задумался… Из мечтаний его вывело слово «коммунист».

– Мой папа коммунист… А мы политикой не интересуемся. Только папа и Малыш занимаются политикой.

– Малыш занимается политикой?

– Малыш, правда, совсем еще маленький… Но он интересуется политикой. Еще до каникул, когда на радио была забастовка, Малыш вернулся домой и говорит: «А учительница в нашем садике коммунистка». Папа был дома из-за забастовки и спросил Малыша: «Откуда ты знаешь?» Малыш объяснил: «Только учительница не пришла сегодня на работу…» Потому что, когда началась забастовка на радио, папа сказал: «Плохо, если на работу не придут одни коммунисты…» Но ни один человек не явился. Словом, Малыш просто глупостей наболтал. Он ничего не понимает, но интересуется…

– А другие нет?

– Оливье все время говорит о политике, но только затем, чтобы раздражать папу с мамой. Они одно говорят, а он нарочно говорит другое. Ужасная скотина этот Оливье

– Кристо!

Кристо замолчал. Только когда подали сыр, он заметил:

– А вы лучше едите, чем у нас дома. Почему я не могу говорить, что Оливье скотина?

– Потому, что он твой брат.

– Ну и что?

Натали энергично провела гребешком по своим волосам.

– Видишь ли, семья это одно целое, члены одной семьи помогают друг другу, любят друг друга… Почему твоя мама сразу обратилась к дяде Фердинану с просьбой, хотя, возможно, для него не так уж приятно было ее выполнить? Потому, что он ваш дядя.

– Правда, – согласился Кристо, – я ужасно люблю маму… Но будь у меня мама, как у Жан-Пьера, я бы ничуть ее не любил; и такого папы, как у меня, ни у кого пет, значит… Но если у меня такой брат, как Оливье, такой скот… почему я должен его любить?

– Ты ведь можешь ошибаться… И если даже, предположим, ты прав, Оливье еще молодой, он еще сто раз переменится.

– Когда переменится, тогда и полюблю.

– Что ты хочешь, яблоко или апельсин? А может, и то и другое?

– И то и другое… А не много будет? Мама не велела мне объедаться.

Кристо уселся в кресло со своим Жюль Верном, которого он знал наизусть, но тут же задремал. Луиджи взял его на руки и отнес вниз на диван. Кристо был такой легкий, что даже страшно становилось.

Голос Денизы Луазель звучал как-то странно… даже по телефону чувствовалось, что нос у нее заложен, она всхлипывала, сморкалась…

– Ну, как Кристо? Госпожа Петраччи, у нас столько всего случилось. И как на грех, когда дети должны вернуться домой… У Малыша коклюш! Да, да, коклюш! Ума не приложу, где он ухитрился его схватить, ведь мы его не выпускали… Можете вы еще подержать у себя Кристо? Благослови вас бог… А потом, я вот еще что хочу сказать… Да, да, я простужена… Натали! Оливье исчез! Его уже нет три дня и три ночи… Я с ума схожу от беспокойства… Даже не знаю, сообщать в полицию или нет… Отец говорит, просто сбежал и преспокойно вернется, но если бы вы только видели, как Рене расстроен! Сбежал! Но пусть даже просто сбежал… Оливье еще ребенок, его могли втянуть бог знает во что, он может попасть в любую историю…

– О боже мой! – только и сказала Натали и не могла сказать ничего другого, кроме этого «о боже мой!», потому что ничего другого не надумала.