Кристоф смотрел на Сесиль. Ее грубоватое лицо и широко раскрытые глаза так и сияли всей полнотой материнского чувства — она была больше матерью, чем настоящая мать. Он смотрел и на тонкое усталое лицо г-жи Арно и, как в волнующей книге, читал в нем повесть затаенных, никому не ведомых радостей и горестей, которыми жизнь женщины-жены подчас бывает богата так же, как любовь Джульетты и Изольды. Только больше в ней самоотречения и величия…
Socia rei humanae atque divinae… [44]
И равно как вера или отсутствие веры, думал он, так и дети или отсутствие детей не составляют счастья или несчастья замужних или незамужних женщин. Счастье — это аромат души, музыка, поющая в тайниках сердца. Прекраснейшая музыка души — это доброта.
Вошел Оливье. Движения его были спокойны; лицо светилось небывалым умиротворением. Он улыбнулся малышу, пожал руку Сесили и г-же Арно и спокойно заговорил. Они следили за ним с дружеским удивлением. Он словно переродился. В одиночестве, в котором он замкнулся со своим горем, как гусеница в коконе, ему тяжким усилием удалось стряхнуть с себя бремя скорби, точно пустую оболочку. Когда-нибудь мы расскажем, как он нашел — или думал, что нашел, — высокую цель, достойную того, чтобы отдать ей жизнь, а жизнь была теперь ценна для него только потому, что ею можно пожертвовать. Но таков закон природы: едва в душе он отрешился от жизни, как она вновь возгорелась в нем. Друзья не спускали с него глаз. Они не знали, что же произошло, и не решались спросить; но они чувствовали, что он освободился, что у него уже нет сожалений, нет и обиды на что бы то ни было и на кого бы то ни было.
Кристоф поднялся, подошел к роялю и спросил Оливье:
— Хочешь, я спою тебе песню Брамса?
— Брамса? — переспросил Оливье. — Ты стал играть вещи своего давнего недруга?
— Сегодня День всех святых. День всепрощения, — ответил Кристоф.
И вполголоса, чтобы не разбудить ребенка, пропел несколько тактов швабской народной песни:
…Flir die Zeit, wo du g'liebt mi hast
Da dank'i dir schon,
Und i wunsch', dass dir's anderswo
Besser mag geh'n… [45]
— Кристоф! — сказал Оливье.
Кристоф крепко обнял его.
— Бодрись, мой мальчик, — сказал он, — нам выпал благой удел.
Они сидели вчетвером у колыбели спящего ребенка. И никто не говорил ни слова. А если бы их спросили, что у них в мыслях, то со смирением во взоре они ответили бы только:
«Любовь».
второстепенных поэтах (лат.)
А тот трубу изобразил из зада… (итал.)
Данте, «Божественная комедия», «Ад», песнь XXI
Итальянское шипучее вино.
см. «Бунт» (прим. авт.)
см. «Ярмарка на площади» (прим. авт.)
Тот страждет высшей мукой,
Кто радостные помнит времена
В несчастии… (итал.)
Данте, «Божественная комедия», «Ад», песнь V
задушевности (нем.)
ибо я называюсь Лев (лат.)
Свят, свят… (лат.)
запахом красоты (итал.)
куда я только не взберусь! (лат.)
негодующими душами (итал.)
Шарль Пеги (прим. авт.)
Вон варваров! (итал.)
дело божье, творимое руками франков (лат.)
безделью (итал.)
избави нас, господи (лат.)
Довольно лугов! (лат.)
пакости (итал.)
слава богу (лат.)
Не прикасайся ко мне (лат.) — Евангелие от Иоанна. 20, 17
Французское слово «canon» означает «пушка», а также «канон».
какой артист погибает (лат.)
здесь — в любых отраслях знания (лат.)
Эти страницы были написаны в 1908 году; книга «В доме» была напечатана в феврале 1909 года (прим. авт.)
см. «Ярмарка на площади» (прим. авт.)
Мужайся! Наша жизнь еще страданий стоит,
Покуда…
очи друга с нами плачут.
Безмолвны, одиноки и без свиты,
Мы шли путем, неведомым для нас,
Друг другу вслед, как братья минориты (итал.)
Данте, «Божественная комедия», «Ад», песнь XXIII
общественное благо (лат.)
Читать дальше