Артур Шницлер - Тереза

Как часто в прошлом она присутствовала при таких беседах и зачастую даже принимала в них участие, правда весьма скромное. А сегодня она поймала себя на том, что ей тоже иногда хотелось бы молвить словечко, но решиться так и не смогла. Однако вроде бы невзначай — никто, кроме Терезы, и не заметил, что это было сделано намеренно, — Тильда привлекла ее к общему разговору. И мало-помалу — вино, пожалуй, тоже было причиной этому — скованность Терезы прошла, она говорила свободно и оживленно, чего с ней давно уже не случалось, и временами ловила на себе слегка удивленный, но в высшей степени благосклонный взгляд хозяина дома.

В следующее воскресенье случилось наконец то, о чем уже давно говорили, но еще ни разу не было сделано: совместная небольшая вылазка за город с Тильдой и ее отцом, к которым присоединилась супружеская пара, случайно встреченная ими в трамвае. Был прекрасный весенний день, в лесном кабачке ненадолго остановились, чтобы перекусить, и Тереза вспомнила, что это тот самый, в котором она много лет назад веселилась с Казимиром. Не сидит ли она на том же стуле и за тем же столом, что и тогда? Не те же ли, в конце концов, дети бегают по той лужайке — ведь небо над ее головой то же самое, тот же вид из окна и тот же шум голосов? Не те же люди сидели за соседним столиком, с которыми тогда ее спутник, к ее неудовольствию, ввязался в беседу? Только в следующую секунду она осознала, что человек, о котором она сейчас вспомнила, был отцом ее ребенка. И еще кое о чем подумалось ей, о чем она почему-то ни разу не вспомнила с самого утра, — этот ребенок, ее сын Франц, вчера вечером вновь доставил ей неприятности: он прислал письмо, ему нужны две сотни гульденов. Эта сумма спасет его, более того, с этой суммой он сможет начать новую жизнь. «Мать, не бросай меня в беде, умоляю тебя». Письмо принесла не старуха в платке — за дверью стоял тощий оборванный парень, который почти насильно протиснулся в квартиру, с наглым видом запер за собой дверь и молча протянул ей письмо от сына. Казалось, Франц хотел запугать мать одним видом этого посланца. Тереза послала сыну тридцать гульденов, что было для нее достаточно непросто. Что же будет дальше? Ах, почему он тогда не укатил в Америку! Если бы у нее были деньги, чтобы оплатить ему билет за океан! Но кто может гарантировать, что он действительно сядет на судно и уплывет? И внезапно она увидела мысленным взором четкую картину: сын сидит в шторм и дождь на палубе грузового парохода, подняв воротник потертого костюма, в рваных башмаках и без плаща. И в тот же миг к ней вернулось чувство вины, которое возвращалось и потом — правда, всего лишь на несколько минут — и которое, уже исчезнув, оставляло ее в пустоте куда-то летящей или плывущей по течению, словно все, что с ней произошло в жизни, не имело отношения к действительности и было лишь сном.

— Ваш суп остынет, фройляйн Фабиани, — сказала Тильда.

Тереза подняла глаза и сразу вспомнила, где она находится. Ее спутники вряд ли заметили ее отрешенность, они ели, болтали о пустяках, смеялись, и Тереза мало-помалу пришла в себя, она отдала должное кушаньям, радовалась чистому теплому воздуху, прекрасному виду, веселым людям, весне и воскресному настроению вокруг. Знакомая супружеская пара откланялась — они собирались еще подняться на один из ближайших холмов. Остальные отправились в обратный путь. На прекрасной открытой площадке с видом на Дунай и его долину они решили отдохнуть. Господин Вольшайн улегся на траву и уснул, Тереза и Тильда устроились в некотором отдалении от него и принялись болтать. Тереза была разговорчивее, чем обычно. В этот день ей вспомнилось так много из прошлого, столько людей, о которых она давно не думала и полагала их начисто забытыми, семьи, в которых она жила и работала, отцы, матери, дети, которых она воспитывала или хотя бы обучала, к которым она была безразлична или излишне привязана. Казалось, будто она перелистывает альбом с фотографиями, одни страницы пропуская, другие мельком проглядывая, на третьих подолгу или даже растроганно останавливаясь, и было грустно, но в то же время и успокоительно думать о том, что из всех этих детей вряд ли хоть один помнит о ней и, вероятно, никто ничего не знает о ее теперешней жизни.

Внимательно, обхватив колени руками, то с детским любопытством, то с серьезным участием Тильда слушала ее рассказ, и ее внимание делало памятные Терезе картины более живыми, чем они представлялись ей некогда. И она мысленно благодарила Тильду за то, что ее бедная жизнь за этот весенний час стала богаче.