Лев Николаевич Толстой. Полное собрание сочинений. Том 42

Из этой рукописи, представляющей собой первоначальную законченную и приготовленную к печати редакцию рассказа, печатаются варианты №№ 2—8. № 2 относится к V главе окончательного печатного текста, № 3 — к VII, № 4 — к IX, № 5 — к X, № 6 — частью к XI, частью к XIII, № 7 — к XII, №8 — к XIII.

23. Корректура издательства «Свободное слово» на 23 нумерованных гранках с широкими полями. Верхняя часть десятой гранки отрезана и вошла в состав рукописи № 27. Вслед за седьмой гранкой приложены два почтовых полулиста, нумерованные цифрами 72 и 73. На них рукой Толстого на обеих сторонах написано продолжение текста, начатого на седьмой гранке. На последней гранке дата — 28 мая 1904 г. Набор этой корректуры сделан по тексту рукоппси № 22. Вторая глава не перепечатана. Так как в рукописи № 22 она обведена сбоку чертой с первоначально рядом написанным, но затем зачеркнутым словом «пр[опустить]», то издатель ошибочно решил, что автор предназначил ее к исключению. Между текстом I и III главы Толстой в корректуре написал: «Сюда вписать 2-ю главу из Рукописи».Текст в корректуре поделен на одиннадцать глав вместо тринадцати глав рукописи. Произошло это потому, что одна (вторая) глава в корректуре не была перепечатана, а главы, обозначенные цифрами XI и XII, слиты в одну. В тексте первых пяти глав — многочисленные исправления и приписки рукой Толстого; текст остальных глав исправлен лишь в немногих местах. На полях корректуры рукой В. Г. Черткова карандашом сделаны замечания по поводу отдельных частностей, вызвавших со стороны Черткова сомнения. Важнейшие исправления, сделанные в корректуре, следующие. В гл. I после слов «Генерал, особенно нахмурившись», стр. 195, строка 9, зачеркнуто: «вспомнил всю проявленную в последнее время дерзость революционеров». После слов «о вновь приехавшем певце», стр. 197, строка 8, зачеркнуто «с такой натуральностью, которая свидетельствовала об ее большом искусстве притворяться» и вместо этого написан текст, вошедший в окончательную редакцию.

В третьей главе (в корректуре — второй), по совету Черткова, в одном месте сделана перестановка текста в целях хронологической последовательности изложения (рядом с замечанием Черткова Толстой написал «согласен»). В той же главе к фразе «и огонь, загоревшийся в нем, не потухал в продолжение двенадцати лет» Чертковым сделано следующее замечание: «Не много ли? Революционная деятельность с заговорами началась только с 70-х годов. К тому же сказано, что Светлогуб юноша». Толстой слово «двенадцати» зачеркнул и вместо него написал «семи». В той же главе к словам: «он заставал себя на мысли выдать товарищей, чтобы быть освобожденным», Чертковым сделано такое замечание: «мысль о том, чтобы выдать, не могла придти в голову такой личности, каким выставлен Светлогуб (и каким был Лизогуб). В слабую минуту он, самое большее, мог почувствовать искушение отречься от революции (отрицать свою солидарность с своими товарищами). И этого было бы достаточно ему, чтобы потом себя ругать». В связи с этим замечанием слова «выдать товарищей» зачеркнуты и вместо них написано «сказать всю правду».

В корректуре о смертном приговоре Светлогуб узнает не при появлении священника в камере, как в рукописи, и не на суде, как в окончательной редакции, а через офицера, вошедшего в камеру до прихода священника. И тут в третьей главе (по окончательной редакции — пятой) после слов: «как дверь отворилась, и к нему вошел» (далее речь шла первоначально о том, что вошел священник), дописано: «какой-то незнакомый ему офицер с рыжими усами и, не глядя на него, прочел ему конфирмованный генерал-губернатором приговор». Эта приписка сделана, очевидно, в связи с замечанием Черткова, сделанным в конце главы: «Могло ли быть, что казнят, не объявив приговора? Говорят, что этого никогда не бывает». В той же главе приписаны слова Светлогуба, обращенные к священнику: «Вы, пожалуйста, не сердитесь, извините меня. — Он ласково дотронулся своей тонкой, бледной рукой до рукава лиловой рясы священника. — Но теперь оставьте меня».

К той же главе приписан текст с письмом к матери и с размышлениями по поводу смерти. Он кончается так:

Он вспомнил о своей няне, о чахоточной фельдшерице и открыл письмо и приписал матери постскриптум, чтобы она отдала няне5 десятин земли и дала бы фельдшерице денег на леченье. Потом постучал в окно и заговорил с часовым. Ему хотелось ласково поговорить с кем-нибудь. Но часовой ничего не отвечал на его слова. Тогда он позвал надзирателя и стал советовать ему оставить тяжелую службу, обещая устроить его иначе. Надзиратель вдруг махнул рукой и, зарыдав, быстро вышел из камеры. Тогда Светлогуб опять открыл Евангелие