Лев Николаевич Толстой. Полное собрание сочинений. Том 42

— Господа, можете идти.

Жандармы удалились. Жан Вальжан чувствовал, что он близок к обмороку.

Епископ подошел к нему и сказал шепотом:

— Не забывайте, не забывайте никогда вашего обещания: вы дали слово употребить эти деньги на то, чтобы сделаться честным человеком.

Жан Вальжан, не помнивший никаких обещаний, смутился. Епископ произнес эти слова с особенным ударением. Он продолжал торжественно:

— Жан Вальжан, брат мой, отныне вы перестаете принадлежать злу и поступаете во власть добра. Я купил вашу душу. Изгоняю из нее дух тьмы и вручаю ее богу.

Виктор Гюго.

Большинство людей уже понимает теперь не только бесполезность для них, но и безумие и жестокость войны, но не может избавиться от нее потому, что ищут избавления в общих правительственных решениях, а не в своих, отдельных людей, поступках.

Нельзя не признать того, что 19-ый век стремится ступить на новый путь. Люди этого века начинают понимать, что должны существовать законы и суды и для народов и что преступления народа против народа, хотя и совершаемые в великих размерах, не менее ненавистны, чем преступления человека против человека.

Кетлэ.

Когда изучаешь не поверхностно, но основательно различные деятельности человеческие, то нельзя воздержаться от следующего печального размышления: сколько тратится жизней для продолжения на земле царства зла, и как этому злу содействует больше всего учреждение постоянных армий.

Удивление и чувство печали увеличиваются еще при мысли о том, что всё это не нужно, что это зло, принимаемое так благодушно огромным большинством людей, происходит только от их глупости, только оттого, что они позволяют относительно малому числу людей, искусных и развращенных, эксплуатировать себя.

Патрис Ларрок.

Обитатели земной планеты находятся еще в таком состоянии нелепости, неразумия, тупости, что каждый день читаешь в журналах цивилизованных стран обсуждение дипломатических отношений глав государств, имеющих целью союзы против предполагаемого врага, приготовление войн, при которых народы позволяют своим руководителям располагать ими, как скотом, ведомым на бойню, как будто не подозревая того, что жизнь каждого человека есть его личная собственность.

Обитателиэтой странной планеты все воспитаны в убеждении, что есть народы, границы, знамена, и все имеют такое слабое сознание человечности, что это чувство совершенно исчезает перед представлением отечества. Правда, что если бы мыслящие люди сумели согласиться, — это положение изменилось бы, так как лично никто не желает войны. Но есть такие политические сцепления, вследствие которых существуют еще миллионы паразитов, и этим-то паразитам и нужна война, и они-то мешают людям согласиться.

Фламмарион.

Медведей убивают тем, что над корытом меда вешают на веревке тяжелую колоду. Медведь отталкивает колоду, чтобы есть мед. Колода возвращается и ударяет его, медведь сердится и сильнее толкает колоду, она сильнее бьет его. И это продолжается до тех пор, пока колода не убивает медведя. Неужели люди не могут быть разумнее медведей?

Война есть убийство. И сколько бы людей ни собралось вместе, чтобы совершить убийство, и как бы они себя ни называли, убийство всё же самый худший грех в мире.

До тех пор, пока будет признаваться власть правительства и право его управлять народом, налагать подати, учреждать суды, наказывать, война никогда не прекратится. Война есть последствие власти правительства.

Как одна свеча зажигает другую и одной свечой зажигаются тысячи, так и одно сердце зажигает другое, и зажигаются тысячи.

Остерегайтесь людей, отговаривающих вас от стремления к добру на том основании, что совершенство недостижимо.

Никогда не считайте бесполезным подчиняться влиянию, которое может пробудить в вас благородные чувства.

Джон Рёскин.

Лучше верить в самое отдаленное и невозможное добро, чем верить в то, что хотя бы самое малое зло свойственно людям.

Чтение хороших книг есть внушение доброе; хорошее искусство есть такое же внушение добра; молитва есть самовнушение добра; но самое могущественное внушение добра есть пример доброй жизни. От этого-то добрая жизнь людей становится благом, — не для тех только, кто живет ею, но для всех тех, которые видят, знают и узнают впоследствии про такую жизнь.