Эрих Ремарк: Жизнь взаймы

— Далай-Лама уже сказал что-нибудь о снимках?

— Нет. Да и что он может сказать? Я не хочу ничего знать.

— Правильно, — сказал Волков. — Выпьем за это.

Он залпом осушил стакан и убрал бутылку.

— Дай-ка мне еще, — сказала Лилиан. — Стаканы совсем маленькие.

— Сколько твоей душе угодно.

Лилиан наблюдала за ним. Она ждала, что он будет уговаривать ее не пить, но Борис был достаточно умен: он угадал ее мысли.

— Налить еще? — спросил он.

— Нет. — Лилиан поставила стакан около себя, не дотронувшись до него. — Борис, — сказала она, — мы слишком хорошо понимаем друг друга. Ты слишком хорошо понимаешь меня, а я тебя, и в этом наша беда.

— Ты права, — сказал Волков. — Великолепная беда! Когда дует фЈн, ее ощущаешь еще острее.

Лилиан закрыла глаза.

— Иногда мне хочется совершить самый нелепый поступок. Сделать что-нибудь такое, что разобьет эту стеклянную клетку. Кинуться куда-нибудь, не знаю куда.

— Мне тоже, — сказал Волков.

Она открыла глаза.

— Тебе?

Волков кивнул:

— Всем этого хочется, душка.

— Почему же ты ничего не делаешь?

— Потому что все осталось бы по-прежнему. Я бы только еще сильнее почувствовал, что сижу в клетке.

— Я знаю, Борис. Я ведь тоже только так говорю. Сам понимаешь почему. Боюсь рентгена и не хочу этого показать.

Она услышала шум мотора раньше, чем его услышал Борис.

Машина Клерфэ взбиралась по петлям дороги вверх, потом она остановилась, и мотор заглох.

— Почему, собственно, ты его терпеть не можешь?

Волков немного помолчал. Его голова и чуть согнутые плечи темным пятном выделялись на фоне серебристого неба. Он вертел в руках стакан, в котором свет преломлялся так, словно стакан был хрустальный. Потом Волков улыбнулся.

— Может быть, потому, что когда-то я был похож на него.

— Разве это причина?

— А почему нет? Не хочу, чтобы мне напоминали о тех временах. Когда он уезжает?

— Не знаю. Думаю, что завтра.

— Люди оттуда всегда приносят с собой беспокойство.

Лилиан закрыла глаза.

— Хочешь спать? — спросил Волков.

— Да. Водка нагоняет сон. Водка и ветер.

Сквозь полуопущенные веки Лилиан увидела, как он прошел мимо шезлонга. На секунду большая фигура заслонила свет, а потом Волков двинулся дальше, и свет, казалось, стал еще ярче.

Лилиан была взволнована, она не могла заснуть. Лежать и читать ей тоже не хотелось. то от водки, — подумала она.

Немного погодя она встала и сошла вниз.

К ее удивлению, Клерфэ оказался один. Она ожидала, что с ним Хольман. Клерфэ сидел на скамье у входа.

— Где же ваша машина? — спросила она. — Я ведь слышала, как вы приехали.

— Машину я оставил на дороге. Я не доехал до верха.

— Из-за Хольмана?

— Да, — сказал Клерфэ.

— Где он?

В эту секунду послышался рев мотора.

— Там, — сказал Клерфэ, — он испытывает Джузеппе.

Лилиан встала и подошла к краю площадки перед входом в санаторий. Она увидела несколько елок, а за ними машину, которая медленно продвигалась вперед по ближайшему завитку дороги.

— Он едет! — крикнула она Клерфэ. — Задержите его!

— Зачем? Он еще не разучился вести машину.

— Да не потому! Он может схватить воспаление легких.

— Он тепло одет.

— Но не для открытой спортивной машины. Задержите его!

Поднявшись вверх по крутому виражу, машина миновала санаторий.

— Задержите его! — кричала Лилиан. — Он сейчас помчится как бешеный! Это может плохо кончиться.

Она выбежала на середину дороги.

— Он вас задавит, — сказал Клерфэ, оттаскивая ее в сторону.

Через секунду машина вынырнула из-за санатория и с ревом помчалась вниз с горы. Хольман махал им рукой и смеялся.

— Вы опоздали, — сказал Клерфэ, отпуская Лилиан.

— Надо было остановить его! Почему вы этого не сделали?

— Вы видели, чтобы Хольман хоть раз смеялся здесь так, как он смеялся сейчас? Я не видел.

— Вечером ему будет не до смеха. У него подымется температура.

— Я верю в пользу запретного. Это тоже терапия, — сказал Клерфэ. — А вы не верите?

— Для других не верю.

Клерфэ засмеялся.

— Хольман не такой уж твердокаменный, как вы полагаете, и он отнюдь не образец дисциплинированности. Вчера вечером он вовсе не лег в постель. Это он только так говорил. Он удрал вслед за нами, забрался в гараж, где мыли Джузеппе. Там он сел в машину и, видимо, устроил гонки на месте. Мне рассказал это парень, работающий в гараже. А когда он вышел из машины, то у него, по словам парня, был очень несчастный вид, и он брел, как лунатик. Поэтому я привел сегодня утром Джузеппе и сказал Хольману, что он может прокатиться разок.