Эрих Ремарк - Жизнь взаймы

Лилиан обернулась и показала Клерфэ на машину,

— Вот он Джузеппе — предатель. Отвези меня в отель.

— Нет. Сходим еще в Пале Рояль. Сад открыт? — спросил он у швейцара.

— Разумеется, сударь.

— Я там уже была, — сказала Лилиан. — Чего ты хочешь? Стать двоеженцем?

— Перестань. Пойдем.

Они прошли под арками Пале Рояля. Вечер был прохладный, в саду резко пахло землей и весной. Порывистый ветер казался намного теплее ночного воздуха. Клерфэ остановился.

— Не спрашивай. Не проси меня ничего объяснить. Это невозможно.

— Что объяснить?

— Ничего.

— В самом деле ничего? — спросила Лилиан.

— Я тебя люблю.

— Потому, что я не устраиваю тебе сцен?

— Нет, — сказал Клерфэ. — Это было бы ужасно. Я тебя люблю за то, что ты устроила мне совершенно необыкновенную сцену.

— Я вообще не устраиваю сцен, — ответила Лилиан, поднимая узкий меховой воротничок жакета. — Возможно, я бы просто не знала, как за это взяться!

Она стояла перед ним, и теплый ветер перебирал ее волосы. Она показалась ему очень чужой: эту женщину он никогда не знал и уже успел потерять.

— Я люблю тебя, — сказал он еще раз, обнял ее и поцеловал.

Он почувствовал легкий аромат ее волос, похожий на аромат свежих кедровых стружек, и горьковатый запах духов на ее шее. Лилиан не противилась объятиям Клерфэ. Безучастная ко всему, широко раскрыв глаза, она, казалось, прислушивается к шуму ветра.

Потеряв терпение, он встряхнул ее.

— Скажи же что-нибудь! Сделай что-нибудь! Лучше уж прогони меня! Дай мне пощечину! Но не будь как каменное изваяние.

Она выпрямилась, и он отпустил ее.

— Зачем тебя прогонять? — спросила она.

— Значит, ты хочешь, чтобы я остался?

— Сегодня вечером слово хотеть кажется мне каким-то чугунным. С ним ничего не поделаешь. Оно слишком ломкое.

Он посмотрел на нее.

— По-моему, все, что ты говоришь, ты действительно думаешь,

— сказал Клерфэ, помол ч'ав немного.

Он был поражен.

Она улыбнулась.

— А почему бы и нет? Я ведь уже сказала: все гораздо проще, чем ты считаешь.

Клерфэ молчал. Он не знал, как быть дальше.

— Пойдем, я отвезу тебя в отель, — сказал он наконец.

Она спокойно пошла за ним, спокойно шла рядом с ним. то со мной происходит? — думал он. — Я сбит с толку, и я сержусь на нее и на Лидию Морелли, а ведь мне не на кого сердиться, кроме как на самого себя.

Они стояли у машины. И как раз в эту секунду в дверях появились Лидия Морелли и ее спутник. Лидия опять решила сделать вид, что не замечает Клерфэ, однако любопытство пересилило. Клерфэ подумал было, что ему придется защитить Лилиан, но тут же понял, что в этом нет необходимости. В то время как двое служащих отеля, громко переругиваясь, подавали им машины, приостановив на время все движение, между женщинами завязался весьма невинный, на первый взгляд, разговор, в котором удары наносились и парировались с убийственной любезностью. Окажись Лидия Морелли в привычной среде, она бы, несомненно, победила: она была старше Лилиан, значительно опытнее и злее, чем та. Но вышло иначе — со стороны казалось, что все удары Лидии попадают в ком ваты. Лилиан обращалась к ней с такой обезоруживающей простотой, что, несмотря на всю свою осторожность, Лидия Морелли была разоблачена как агрессор, что было почти равносильно поражению. Даже ее спутник — и тот заметил, что она — заинтересованная сторона.

— Вот ваша машина, сударь, — объявил швейцар.

Проехав по переулку, Клерфэ завернул за угол.

— Блестящая победа! — сказал он, обращаясь к Лилиан. — Она так ничего и не узнала, кто ты, откуда приехала и где живешь.

— Завтра при желании она все узнает, — сказала Лилиан равнодушно.

— От кого? От меня?

— От моего портного. Она поняла, откуда это платье.

— Мне кажется, тебе это безразлично.

— Да еще как! — сказала Лилиан, глубоко вдыхая ночной воздух. — Проедемся по площади Согласия. Сегодня воскресенье, фонтаны освещены.

— Тебе, видимо, все безразлично, не так ли? — спросил он.

Повернувшись к нему, она улыбнулась.

— Если глубоко разобраться, то да.

— Так я и думал, — пробормотал Клерфэ. — Что с тобой произошло?

Клерфэ медленно объезжал площадь. Свет фонарей скользил по лицу Лилиан. Я знаю, что умру, — думала она. — И знаю это лучше тебя, вот в чем все дело, вот почему то, что кажется тебе просто хаотическим нагромождением звуков, для меня и плач, и крик, и ликование; вот почему то, что для тебя будни, я воспринимаю как счастье, как дар судьбы.