Владимир Жаботинский - Аль-Джанеско

— У вас говорят, что цыгане прокляты Богом, — сказала мне старая гадалка Негреза, — и, может быть, это правда. Слушай меня, я расскажу тебе предание о тех цингаро, что живут на западе и называются гитанами, и ты, ученый господин, объяснишь мне, точно ли прокляты мы Богом?..

Однажды в ненастную ночь по берегу реки, которую в той стране называют Мансанарес, шел молодой цыган Аль-Джанеско. На плечах его был плащ, под плащом гитара: все его богатство. Он спешил укрыться под какой нибудь кровлей, вспомнил, что недалеко находится кабачок Педрильо, и бросился туда. Когда его впустили и собравшееся там общество узнало путника, раздались веселые приветствия, потому что во всем том краю хорошо знали гитана Аль-Джанеско и его песни. Гости толпой окружили юношу; но вдруг к Аль-Джанеско подошел высокий черноволосый молодец и сказал:

— Я шел тебе навстречу. Наш табор недалеко. — После этого он добавил несколько слов по цыгански, которых никто не понял, но которые глубоко взволновали Аль-Джанеско. Он накинул свой плащ и, несмотря на грозу, выбежал вместе с этим высоким юношей.

— Неужели Зецинго, мой старый Зецинго, так болен? — спрашивал дорогой Аль-Джанеско.

— Ты видишь, что он послал меня к тебе навстречу. Но он сказал мне: «Энгаль, я велел моему сыну быть здесь по истечении трех месяцев, и я верю, что он придет сегодня к сроку, и я знаю, что не умру, не повидав его». И Зецинго велел мне торопиться.

И вот, когда прошло несколько времени, Энгаль остановился перед одним из шатров уснувшего табора, а его спутник поспешно вошел туда и бросился к седому цыгану, лежавшему на охапке травы. Но старик, из которого жизнь уходила, как песок из горсти, прервал ласки Аль-Джанеско и сказал:

— Слушай и помни. Я, Зецинго, которому тебя поручили ребенком, воспитал тебя не так, как воспитываются другие дети нашего вольного племени. Я не учил тебя чуждаться эспаньолов, которых я ненавижу, — я заставил тебя много и много раз обойти их города, узнать их жизнь, их нравы и обычаи — и это сделано. И я знаю, что теперь ты, Аль-Джанеско, во всем равен покорителям этой богатой страны. И ты должен начать борьбу с ними и вернуть эти края маврам и гитанам.

«Да, Аль-Джанеско! Потому что ты предназначен к этому судьбой. Ты много раз спрашивал меня, что за странные изображения составлены на твоей груди родимыми пятнами, а цыгане дивились, почему у тебя зеленые глаза. Слушай меня, Аль-Джанеско! Энгаль, войди и слушай! Я, Зецинго, утверждаю и клянусь, что Аль-Джанеско — потомок и наследник мавританского царя Аддиль Могамеда зеленоокого, а знаки на его груди — это факел, герб наших несчастных владык из города Гренады!»

Тогда Аль-Джанеско отступил, как ужаленный ядовитой степной змеей, а Энгаль опустился на колени. И Зецинго дал молодому калифу — так, господин, называются цари на языке тех цингаро — священные знаки высокого происхождения. А затем он с трудом поднялся и воскликнул:

— Иди теперь, единственный сын наших повелителей, — единственный, потому что, кроме тебя и твоей сестры, отданной в другой табор, нет более потомков Аддиль Могамеда. Иди, созови всех гитанов этого полуострова, воодушеви их, подыми их, пойди пред ними и верни им свою опозоренную родину!

И между тем как Зецинго говорил эти слова, жизнь оставила его, и он упал на траву. А когда прошло четыре месяца и над Испанией стояло жаркое лето, по всем таборам уже пролетела весть, что поднялся молодой наследник мавританского царя и сзывал всех цингаро в горную область, имя которой Царра-Невада.

И много таборов тайно пробрались туда, а в закрытом ущелье Аль-Джанеско вышел к ним, показал им священные знаки своего происхождения и произнес пламенную речь. Он говорил от восхода до полудня, и когда он замолк, толпа загремела буйными кликами, подобно десяти громовым ударам; все упали на колени, приветствуя молодого царя, и молодые девушки целовали его руки, а мужчины клялись пойти вслед за ним и победить и отомстить.

В эту ночь Аль-Джанеско долго совещался с Энгалем и храбрейшими из гитанов. Они советовали напасть на эспаньолов тайно, в ночное время, и при помощи хитрости уничтожить их разом и без сопротивления. Но Аль-Джанеско, который привык к обычаям притеснителей и чуждался дикости своего племени, топнул ногой и объявил, что гитаны добьются своего права в честном бою, а не обманом.

После совета Аль-Джанеско одиноко брел по горным тропинкам при сиянии месяца. Он задумался; вдруг до его слуха донеслось грустное пение молодого женского голоса. Вот эта песня, господин: