Евгения Марлитт - В доме Шиллинга

— Нѣтъ, — отвѣчалъ Феликсъ. Въ тонѣ и въ каждомъ движеніи допрашивающаго было столько раздражающей насмѣшки, что ему трудно было сдерживаться, и онъ добавилъ: — я, какъ честный человѣкъ, долженъ прежде точно опредѣлить, что я могу предложить госпожѣ Фурніе взамѣнъ ея собственныхъ плановъ и предложеній другихъ жениховъ.

— Это кажется легко сдѣлать, — сказалъ совѣтникъ. — Не думаю, что жалованье референдарія не трудно счесть — его какъ разъ хватитъ на булавки мадемуазель Фурніе.

Краска гнѣва и негодованія вспыхнула на лицѣ молодого человѣка, но онъ все еще сдерживался.

— Я рѣшилъ оставить государственную службу и устроиться здѣсь въ городѣ нотаріусомъ.

Въ эту минуту рука маіорши тяжело опустилась на его плечо, и никогда еще голосъ его строгой матери не звучалъ такъ жестоко и неумолимо, какъ при слѣдующихъ словахъ:

— Одумайся, Феликсъ, — мнѣ кажется, что ты бредишь. Чтобъ совершенно разсѣять туманъ въ твоей головѣ, я подскажу тебѣ, что ты, строго придерживаясь правды, долженъ сказать госпожѣ Фурніе, у которой княжескій домъ въ Берлинѣ, которая отказываетъ знатному жениху и ожидаетъ милліоновъ отъ балетныхъ прыжковъ своей ученицы; ты долженъ сказать ей: мнѣ не предстоитъ никакой карьеры, у меня нѣтъ ни гроша собственнаго состоянія, и я долженъ существовать на то, что мнѣ дадутъ мои кліенты. Ваша принцесса дочка должна будетъ надѣть фартукъ и ходить въ кухню или чинить худое бѣлье; ея свѣтскіе таланты ей не понадобятся у меня, такъ какъ комната бѣднаго нотаріуса не салонъ, который посѣщается сіятельными особами — матери же своей я никогда не посмѣю ее представить.

— Матушка! — воскликнулъ молодой человѣкъ.

— Сынъ мой, — продолжала она, не обративъ вниманія на его восклицаніе, въ которомъ слышались мука и горе, — ты только что высказалъ желаніе быть очень богатымъ, и, какъ я теперь вижу, ты имѣлъ къ тому полное основаніе, потому что «княжеское содержаніе» дома требуетъ большихъ денегъ. Ты думалъ воспользоваться для этого состояніемъ твоей матери, и ты, можетъ быть, отчасти правъ. Но состояніе это заботливо собиралось грошами и пфеннигами въ теченіе трехъ столѣтій честнымъ трудомъ семьи, и я говорю тебѣ, - при этихъ словахъ она величественно выпрямилась и подняла правую руку, — что я не дамъ своего наслѣдія на безпутную жизнь комедіантовъ, а лучше возвращу все до послѣдняго гроша въ родъ Вольфрама. Такъ и знай!

— Это твое окончательное рѣшеніе, матушка? — спросилъ сынъ съ побѣлѣвшими губами и потухшимъ взоромъ.

— Мое окончательное рѣшеніе… Выкинь эту дѣвушку изъ головы — ты долженъ это сдѣлать, говорю тебѣ это разъ навсегда! Я хочу вѣдь добра тебѣ, - потомъ ты будешь меня благодарить.

— За разбитое счастье не благодарятъ, — возразилъ онъ, и голосъ его, все болѣе и болѣе возвышаясь, зазвучалъ гнѣвомъ, котораго онъ ужъ не могъ болѣе сдерживать. — Высыпь свои капиталы въ колыбель маленькаго Вольфрама, — они твое наслѣдіе, и ты можешь распоряжаться ими по своему усмотрѣнію. Но ты не можешь вмѣшиваться въ мои сердечныя дѣла, эгоистически врываться въ мою жизнь, какъ будто я вещь, предметъ безъ крови и плоти, кусокъ воску, которому можно придать какую угодно форму и вдохнуть въ нее духъ Вольфрама… Ты ужъ однажды повернула мою жизнь по собственному произволу, что я называю незаконнымъ грабежомъ. Я былъ тогда ребенкомъ и долженъ былъ подчиняться тебѣ. Но теперь у меня своя воля и я не позволю себя вторично ограбить съ безчеловѣчной жестокостью.

— Господи Iисусе! — простонала маіорша, какъ будто бы получила смертельный ударъ. Она повернулась къ двери, точно хотѣла бѣжать, но остановилась съ невольно поднятыми кверху руками и съ ужасомъ смотрѣла на сына. У совѣтника же на лбу отъ гнѣва надулась жила; онъ схватилъ молодого человѣка за руку и сильно тряхнулъ его.

— Что это за тонъ, негодяй? — гнѣвно закричалъ онъ. — Что у тебя украли, нищій? Объяснишь ли ты мнѣ, какъ тебя ограбили?

— Отнявъ у меня домъ и отца, — отвѣчалъ Феликсъ, энергичнымъ движеніемъ вырвавъ у дяди свою руку. — Если отецъ умираетъ, на то Божья воля, которой дѣти должны подчиняться; но никогда люди не должны разлучать отца съ сыномъ, такъ какъ они дополняютъ другъ друга и болѣе принадлежатъ другъ другу, чѣмъ мать и сынъ… А мой отецъ сильно любилъ меня. Я до сихъ поръ помню, что я чувствовалъ, когда онъ — этотъ гордый красивый солдатъ, котораго бранятъ легкомысленнымъ за то, что онъ не былъ филистеромъ [4] Филистер — презрительное название человека с узкими взглядами, преданного рутине; самодовольный мещанин, невежественный обыватель, отличающийся лицемерным, ханжеским поведением. , покрывалъ меня поцѣлуями и страстно прижималъ къ своему сердцу.