Вирджиния Вулф - Ночь и день

Ральф слышал, как она отдает распоряжения услужливым розовощеким приказчикам в белых фартуках, и, хотя его мысли были заняты другим, отметил решительную манеру, с которой она высказывала им свои пожелания. И невольно начал снова мысленно перебирать ее достоинства.

Так он стоял, наблюдая за происходящим и от нечего делать ковыряя носком ботинка опилки, которыми был посыпан пол в лавке, как вдруг позади послышался мелодичный знакомый голос, и кто-то тронул его за плечо.

— Я не ошиблась? Это же правда вы, мистер Денем? Я еще издали через стекло заметила ваше пальто и сразу его узнала. Вы не видели Кэтрин или Уильяма? Я весь Линкольн обошла, с ног сбилась, но так и не поняла, где же здесь руины.

Конечно же это была миссис Хилбери. С ее появлением все в лавке оживились, многие покупатели с любопытством поглядывали на нее.

— Для начала объясните мне, где я, — начала она требовательно, но, перехватив взгляд услужливого приказчика, обратилась к нему. — Я говорю о руинах — там вся наша компания, возле этих руин, они меня ждут. Это такие римские развалины — или греческие, мистер Денем? В этом городке столько всего чудесного, вот только, на мой взгляд, руин многовато. Ой, какие миленькие горшочки с медом, в жизни ничего прелестнее не видела — это все делают ваши собственные пчелы? Умоляю, дайте мне один из этих прелестных горшочков, а потом расскажите, как мне добраться до руин… А теперь, — продолжала она, получив ответ на свой вопрос, а заодно и горшочек меда, познакомившись с Мэри и попросив проводить ее до руин, поскольку в этом городе столько поворотов и такие восхитительные виды, такие прелестные полуголые мальчуганы возятся в лужах, такие венецианские каналы, такие чашечки старинного синего фарфора в антикварных лавках, что в одиночку просто невозможно найти дорогу к руинам. — А теперь, — воскликнула она, — расскажите, как вы здесь оказались, мистер Денем, — потому что вы ведь мистер Денем, я не ошиблась? — переспросила она на всякий случай, вдруг усомнившись в том, что правильно все запомнила. — Блестящий молодой человек, который пишет статьи для «Обозрения»? Только вчера муж говорил мне, что считает вас одним из умнейших людей, с какими ему доводилось встречаться. И конечно же вы мне посланы самим Провидением, потому что, если бы вас не заметила, я бы ни за что на свете не отыскала эти руины.

Тем временем они дошли до римской арки, и миссис Хилбери увидела наконец остальных путешественников — они, как часовые, стояли на улице, поглядывая в оба ее конца, чтобы вовремя перехватить миссис Хилбери, пока она опять не скрылась в очередной лавке.

— Я нашла кое-что получше, чем руины! — воскликнула она. — Я нашла двух друзей, которые рассказали мне, как вас найти, и не знаю вообще, что бы я без них делала. Надо обязательно пригласить их к нам на чай. Какая жалость, что мы недавно отобедали. И нельзя ли как-нибудь сделать так, чтобы это было не в счет?

Кэтрин, которая стояла на той же улице чуть дальше и рассматривала витрину скобяной лавки, как будто ее матушка могла спрятаться где-нибудь среди газонокосилок и садовых ножниц, обернулась на ее голос и направилась к ним. Увидев Денема и Мэри Датчет, она очень удивилась. Может быть, сердечность, с которой она их поприветствовала, всегда бывает в тех случаях, когда неожиданно встречаешь в деревенской глуши знакомых, а может, она была просто рада их видеть — так или иначе, пожимая им руки, она воскликнула с довольной улыбкой:

— А я и не знала, что вы здесь живете! Что же вы мне не сказали — мы могли бы повидаться. А вы остановились у Мэри? — продолжала она, обращаясь к Ральфу. — Какая жалость, что мы раньше не встретились.

Но теперь, когда всего несколько футов отделяло его от женщины, о которой он так долго и мучительно мечтал, Ральф смутился и не мог вымолвить ни слова; он попытался взять себя в руки, но то бледнел, то краснел, однако наконец решился взглянуть на нее, чтобы увидеть в холодном свете дня, есть ли хоть малая доля правды в придуманном им образе, что так долго преследовал его. Но по-прежнему не мог сказать ни слова. На помощь пришла Мэри, ответив за них обоих. Его поразило, что эта Кэтрин сильно отличается от той, что сохранилась в его памяти, это было странно, и ему пришлось отказаться от прежнего образа и привыкать к новому. Легкий малиновый шарф, наброшенный поверх шляпки, трепетал на ветру, наполовину скрывая ее лицо, одна прядь волос выбилась из прически и свисала полураспущенным локоном возле огромных и темных глаз, которые он называл печальными, но теперь эти глаза сияли, как море, пронзенное солнечным лучом, и вся она была — порыв, незавершенность, вся — стремление в неведомую даль. Он вдруг вспомнил, что ни разу еще не видел ее при свете дня.