Вирджиния Вулф - Ночь и день

— Очень интересно, — заметил он, искоса на нее поглядывая.

Кэтрин полулежала в кресле, задрав ноги и положив их почти на самый верх каминной решетки. Она развернула газету и, загородившись ею, как ширмой, время от времени зачитывала вслух то одну, то другую выхваченную наугад фразу.

Понаблюдав за ней некоторое время, Генри заметил:

— Может, замужество сделает тебя более человечной.

При этих словах она чуть опустила газету, но ничего не сказала.

Целую минуту длилось молчание.

— Если подумать о таких вещах, как звезды, сразу понимаешь, что наши отношения мало что значат, правда? — неожиданно произнесла она.

— А я не думаю о звездах, — ответил Генри. — И кроме того, это не объяснение, — добавил он, глядя на нее в упор.

— Может, и нет никакого объяснения, — поспешила ответить она, не совсем понимая, что он имеет в виду.

— Как? Вообще нет объяснения ничему? — с улыбкой поинтересовался он.

— Ну, всякое случается. Жизнь есть жизнь, — заключила она в своей обычной категоричной манере.

«Да, это уж точно объясняет некоторые твои действия», — подумал Генри.

— На самом деле я не вижу, чем одно лучше другого, да и наконец, нужно же что-то делать, — продолжил он с легкой издевкой, как бы продолжая ее мысль и даже копируя ее интонацию.

Наверное, она это почувствовала, потому что посмотрела на него внимательно и заметила с какой-то грустной иронией:

— Что ж, Генри, если ты думаешь, что твоя жизнь будет проще…

— Но я так не думаю.

— Вот и я тоже, — сказала она.

— Так что там насчет звезд? — спросил он чуть погодя. — Я так понял, ты ищешь путеводную звезду?

Кэтрин оставила эти его слова без внимания — то ли не расслышала, то ли ее покоробил сам тон замечания.

Она снова погрузилась в задумчивость, затем спросила:

— Но разве ты всегда понимаешь, зачем делаешь те или иные вещи? И возможно ли это понять? Люди вроде моей матушки, похоже, понимают, — печально сказала она. — Теперь мне, наверное, придется снизойти до них — и посмотрим, что из этого получится.

— А что может получиться?

— Ну, они бы захотели кое-что уладить, — уклонилась она от прямого ответа.

Спустив ноги на пол, она подалась вперед, подперев лицо руками, и стала смотреть на огонь. Язычки пламени отражались в ее черных глазах.

— И кроме того, есть Уильям, — добавила она, словно эта мысль только что пришла ей в голову.

Генри чуть не рассмеялся, но взял себя в руки.

— Ты не знаешь, из чего сделаны угли, Генри? — спросила она минуту спустя.

— Думаю, из кобыльих хвостов, — пошутил он.

— А ты когда-нибудь бывал в угольной шахте? — продолжала она.

— Давай не будем о шахтах, — сказал он. — Кто знает, может, мы видимся в последний раз. Когда ты станешь замужней дамой…

И к огромному своему удивлению, он вдруг заметил слезы в ее глазах.

— Зачем вы все дразните меня? — сказала она. — Так нечестно.

Генри не мог притвориться, будто не понимает, о чем речь, хотя обычно она не обижалась, когда он над ней подтрунивал. Но пока он собирался с мыслями, слезы исчезли, как будто ничего и не было.

— Жизнь вообще штука непростая, — сказала она.

Генри наконец понял: с ней что-то неладно, и заговорил с жаром:

— Пообещай мне, Кэтрин, что, если я смогу тебе хоть чем-то помочь, ты не откажешься принять мою помощь.

Она подумала немного, глядя на алые языки огня, и решила воздержаться от объяснений.

— Да, это я могу пообещать, — наконец сказала она очень серьезно.

Ее искренность приятно поразила Генри. И он, помня о ее любви к точным знаниям, принялся рассказывать ей об устройстве угольной шахты.

И вот они уже спускались в шахту в маленькой клети, прислушиваясь к доносившемуся снизу, из недр земли, стуку шахтерских молотков, как будто крысы точат зубами что-то жесткое, — как вдруг дверь комнаты без стука отворилась.

— А, вот ты где! — воскликнул Родни.

Кэтрин и Генри разом обернулись, причем вид у обоих был слегка виноватый. Родни был в вечернем костюме. Он не скрывал раздражения.

— Значит, вот где ты все это время сидела, — повторил он, глядя на Кэтрин.

— Я здесь всего десять минут, — ответила она.

— Дорогая моя, ты ушла из гостиной больше часа назад.

Она промолчала.

— А это так важно? — спросил Генри.

Родни, понимая, что его претензии выглядят как каприз, судорожно придумывал логичное объяснение.

— Им это не понравилось, — сказал он. — Не годится так поступать по отношению к старикам — оставлять их одних, хотя, конечно, сидеть тут и болтать с Генри гораздо приятнее.