Вирджиния Вулф - Ночь и день

Все это трудно было выразить словами, стихи подошли бы лучше, но от поэзии следовало воздержаться. В бесчисленных черновиках, нещадно вымарывая фразы и переправляя по десять раз, он пытался объяснить ей, что, хоть люди, как правило, не умеют понимать друг друга, все же это лучшее из всего, что мы знаем, более того, каждый имеет возможность соприкоснуться с иным миром, не зависящим от личных дел, — миром юриспруденции, философии или — что еще важнее — с таким, проблеск которого явился ему намедни, когда казалось, их обоих объединяет одно стремление — созидание идеала, отвергаемого банальными житейскими обстоятельствами. Но если лишить жизнь этой золоченой оправы, этой иллюзии (ведь что такое иллюзия, в конце концов?), не будем ли мы тогда обречены влачить жалкое существование, — так примерно писал он, с внезапной уверенностью, дававшей простор мыслям и позволившей, по крайней мере, одну фразу сформулировать начисто без исправлений. Ему показалось, что в целом это умозаключение, с учетом и других желаний, довольно хорошо объясняет природу их взаимоотношений. Но все равно было в нем что-то мистическое — он задумался. Судя по тому, каких трудов ему стоило написать даже эту скромную часть послания, зачеркивая одни слова и вписывая над и под ними другие, ничуть не лучше прежних, продолжать не стоило — и он, недовольный своим произведением и втайне подозревая, что Кэтрин подобные экзерсисы уж точно не одобрила бы, отложил перо. Ральф чувствовал себя далеким от нее — еще дальше, чем прежде. Потерпев неудачу в словесной игре, он принялся от нечего делать рисовать на полях: одна за другой появлялись на белой бумаге крохотные женские головки — обозначавшие, судя по всему, ее профиль, и черные точки с острыми, как языки пламени, обводами — означавшими, вероятно, состояние мира. За этим занятием его и застигло сообщение о том, что с ним желает поговорить какая-то леди. Он едва успел пригладить волосы, чтобы хоть немного походить на стряпчего, и запихнул в карман свои почеркушки, сгорая от стыда при мысли, что их может кто-то увидеть.

Неизвестная леди вошла, и он понял, что приготовления были излишни: это была миссис Хилбери.

— Надеюсь, вы не отчуждаете в срочном порядке чье-то имущество, — произнесла она, глядя на бумаги на его столе, — и не оспариваете майорат или что-то в этом роде, потому что я хочу попросить вас об услуге, а мой кучер Андерсон не привык ждать. Андерсон настоящий тиран, но что же делать, я вынуждена с ним считаться, ведь он отвозил дорогого папу в Вестминстер в день похорон. Я решила обратиться к вам не за юридической помощью — впрочем, я понятия не имею, к кому следует обращаться в таком случае, — но за помощью в некоторых домашних проблемах, которые возникли в мое отсутствие. В Стратфорде-на-Эйвоне — я потом вам про него расскажу — я получила письмо от сестры мужа, милой несносной дамы, которая вечно сует нос в дела чужих детей, потому что своих у нее нет. И кстати, мы ужасно боимся, как бы она не ослепла на один глаз, — а я всегда замечала, что наши физические недуги удивительным образом соответствуют недугам душевным. Думаю, что-то подобное Мэтью Арнольд говорил о лорде Байроне. Впрочем, это к делу не относится.

Лирическое отступление, допущенное сознательно или вызванное естественным желанием миссис Хилбери приукрасить и оживить любой разговор, дало Ральфу время сообразить, что она в курсе всего, что произошло за время ее отсутствия, и прибыла к нему в качестве посла.

— Я приехала не для того, чтобы рассказывать о Байроне, — улыбнулась миссис Хилбери, — хотя знаю, что вы оба — и вы, и Кэтрин, в отличие от своих сверстников, считаете его заслуживающим внимания. — Она помолчала. — Я так рада, что вы научили Кэтрин читать стихи! — воскликнула она. — Она чувствует поэзию и выглядит так поэтично! Правда, еще не умеет говорить о поэзии, но со временем и это придет.

Ральф, нервно стиснув руки, пробормотал, что иногда ему казалось это безнадежным делом, совершенно безнадежным, хотя почему — не объяснил.

— Но вы питаете к ней нежные чувства? — спросила миссис Хилбери.

— О да!.. — воскликнул Ральф с пылом, не требующим более никаких вопросов.

— И вы оба возражаете против обрядов англиканской церкви? — безмятежно поинтересовалась миссис Хилбери.

— Да мне плевать, что там будут за обряды, — ответил Ральф.

— Готовы ли вы в крайнем случае венчаться с ней в Вестминстерском аббатстве?

— Я готов венчаться хоть в соборе Святого Павла, — ответил Ральф.