Вирджиния Вулф - Ночь и день

Впервые их взгляды встретились.

— Так, значит, ты хотела, чтобы мы полюбили друг друга! — воскликнула Кассандра, как будто прочла этот ответ во взгляде Кэтрин. Но чем больше она вглядывалась, тем больше удивлялась: глаза Кэтрин блестели от едва сдерживаемых слез — то были слезы какого-то глубокого чувства: радости, горя, отречения, — чувства по природе своей настолько сложного, что его невозможно было описать, и Кассандра бросилась ей на шею, и ощутила на щеке эти слезы, и молча приняла их как знак освящения своей любви.

— Пожалуйста, мисс, — сказала горничная на следующее утро, около одиннадцати. — Миссис Милвейн ждет в кухне.

Из деревни прислали длинную плетеную корзину с цветами, и Кэтрин, стоя на коленях на полу в гостиной, разбирала их — Кассандра наблюдала за ней из кресла, время от времени вяло и безуспешно предлагая свою помощь.

Сообщение горничной произвело на Кэтрин странное действие.

Она встала, подошла к окну и, как только горничная удалилась, сказала взволнованно и грустно:

— Ты знаешь, в чем дело?

Кассандра не знала.

— Тетя Селия в кухне, — повторила Кэтрин.

— Почему в кухне? — спросила Кассандра, она действительно не понимала.

— Вероятно, что-то разузнала, — ответила Кэтрин.

— Про нас? — спросила Кассандра, имея в виду то, что больше всего занимало ее.

— Бог ее знает, — ответила Кэтрин. — Но нечего ей делать в кухне. Я приведу ее сюда.

Строгий тон, которым были произнесены эти слова, наводил на мысль, что привести тетушку Селию наверх было по какой-то причине необходимой воспитательной мерой.

— Ради Бога, Кэтрин, — воскликнула Кассандра, вскочив с кресла и явно разволновавшись, — не торопись! Не дай ей заподозрить. Помни, ничего определенного…

Кэтрин кивнула несколько раз, заверяя, что так и будет, однако настроение, в котором она покидала комнату, заставляло усомниться в ее дипломатическом таланте.

Миссис Милвейн сидела — вернее сказать, балансировала — на краешке стула в комнате для прислуги. Была ли у нее веская причина предпочесть полуподвальное помещение или оно просто по духу соответствовало характеру ее изысканий, но, когда ей требовалось сообщить что-то узкосемейное и с глазу на глаз, она неизменно входила через черный ход и садилась в комнате для прислуги ждать хозяев.

Она это делала под предлогом того, что не хочет беспокоить мистера и миссис Хилбери. Однако на самом деле миссис Милвейн сильнее других дам, своих ровесниц, зависела от восхитительного чувства сопричастности к интимным тайнам и страданиям, а гнетущая обстановка усиливала эти ощущения, вот почему от нее трудно было отказаться. Чуть не плача, она стала отказываться, когда Кэтрин пригласила ее пройти наверх.

— Мне надо кое-что сказать тебе наедине, — предупредила она, чувствуя, что ее выманили из засады.

— В гостиной никого…

— Но мы можем столкнуться с твоей матушкой на лестнице. Или потревожить отца, — возразила миссис Милвейн, на всякий случай переходя на шепот. Но так как для успеха дела требовалось присутствие Кэтрин, а та решительно отказалась беседовать на кухонной лестнице, миссис Милвейн ничего другого не оставалось, кроме как последовать за ней. Поднимаясь по лестнице, она не забывала украдкой поглядывать по сторонам и подбирать юбки и с особой осторожностью, на цыпочках, пробиралась мимо дверей, открытых и закрытых.

— Нас никто не подслушает? — заговорщицки спросила она, добравшись до относительно безопасной гостиной. — Вижу, что отрываю тебя от дела, — добавила она, глядя на разложенные по полу цветы. И тут же спросила: — Кто-то тут сидел с тобой? — показывая на платочек, который Кассандра случайно обронила, скрываясь.

— Кассандра помогала мне ставить цветы в воду, — сказала Кэтрин так отчетливо и громко, что миссис Милвейн нервно поглядела на входную дверь и на портьеры, отделявшие маленькую комнату с реликвиями от гостиной.

— А, так, значит, Кассандра все еще с тобой, — заметила она. — Это от Уильяма такие прекрасные цветочки?

Кэтрин села напротив тетушки и не ответила ни да ни нет. Она смотрела мимо нее, казалось, она внимательно изучает узор на занавесках. Еще одним преимуществом подвала, с точки зрения миссис Милвейн, была возможность сидеть совсем рядом, и освещение там было тусклое по сравнению с гостиной, где щедрые потоки света из трех окон окутывали сиянием и Кэтрин, и цветочную корзину на полу, и даже немного угловатую фигуру миссис Милвейн окружали золотистым коконом.