Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 2. Отрочество. Юность

Семейство Макариныхъ послѣ смерти отца состояло изъ его вдовы, весьма толстой, еще нестарой, бывшей весьма красивой женщины, бывшаго непремѣннаго Члена Николая Харлампыча, жившаго уже нѣсколько лѣтъ въ домѣ на ногѣ друга семейства и управлявшаго всѣми дѣлами и изъ 2-хъ дочерей: Авдотьи Владимировны, которой въ это время было 24 года, и которая была совершенная красавица, меньшой 13-лѣтней дочери Ненилочки и 8-лѣтней воспитанницы, которая была любимица матери.

Не говоря ужъ о томъ, что мы въ дѣтствѣ считали все это семейство врагами, которые при видѣ насъ способны рѣшиться на все, чтобъ сдѣлать намъ вредъ, мы считали ихъ и теперь такими презрѣнными существами, не имѣющими никакихъ человѣческихъ чувствъ, что между нами и ими не могло быть ничего общаго. Я помню, maman нѣсколько разъ говаривала, когда кто-нибудь упоминалъ о нихъ: «пожалуйста, оставьте ихъ въ покоѣ и при мнѣ и моихъ дѣтяхъ не говорите про это семейство».

Въ годъ своей смерти maman встрѣтила въ Церкви сосѣдку. Вдова почему-то сочла своей обязанностью отрекомендовать дочь, которая очень понравилась матушкѣ. Несмотря на это, извѣстіе въ первый день, что папа ѣздитъ къ нимъ часто и навываетъ ихъ добрыми сосѣдями, сильно поразило меня и привело въ недоумѣніе.

Пріѣхавъ одинъ въ деревню, папа, вѣрно, соскучился, тѣмъ болѣе, что находился въ томъ особенно благополучномъ и общительномъ состояніи духа, въ которомъ бываютъ игроки, забастовавъ послѣ большаго выигрыша. — Ему хотѣлось жить веселой, богатой, шумной жизнью. — Подъ предлогомъ окончанія тяжбы, а въ сущности потому, что онъ зналъ, что увидитъ очень хорошенькую женщину, вещь, которая для него не только въ эти годы, но и до глубокой старости была очень привлекательна, онъ велѣлъ заложить колясочку и поѣхалъ къ Макаринымъ, въ самомъ счастливомъ самодовольномъ расположеніи духа, въ которомъ онъ, дѣйствительно, бывалъ обворожителенъ. Пришепетывая, потопывая мягкимъ каблучкомъ, отпуская комплименты, дѣлая сладкіе глазки, онъ совсѣмъ сбилъ съ толку толстую Агафью Николаевну, которая не могла понять сразу всей этой любезности и великодушія, потому что папа съ барскимъ пренебреженіемъ и съ таковою же любезностью предложилъ уступить спорную землю. —

Агафья Николаевна была умная женщина тѣмъ особеннымъ хитрымъ, практическимъ умомъ, которымъ бываютъ умны Русскія, не совсѣмъ строгаго поведенья помѣщицы, подъ 40, но она сразу не поняла, въ чемъ дѣло, прикидывала и на себя и на дочь и на покупку имѣнья, и все ей не вѣрилось. Авдотья Владиміровна въ первый же день съ радостью поняла по своему, къ чему отнести это особенное вниманіе богатаго уже не молодого, но ужасно милаго сосѣда. Притомъ папа умѣлъ съ своей страстностью говорить и дѣлать самые смѣлые вещи, ужасая, пугая, но не оскорбляя женщинъ. И онъ въ первый же день пустилъ въ ходъ и глазки и пожатіе ручьки и ножки и т. п.

Но главное лицо въ домѣ, бывшій Непремѣнный Членъ, сразу понялъ дѣло въ настоящемъ свѣтѣ. Даже онъ понималъ и предвидѣлъ исходъ его гораздо яснѣе, чѣмъ папа. Папа въ первый же день влюбился такъ, какъ въ жизни никогда не влюблялся, и самъ не зная и не думая зачѣмъ, для чего, что изъ этаго выйдетъ, но и не думалъ о возможности когда-нибудь жениться на дѣвушкѣ, написалъ ей страстное письмо на 2-хъ страницахъ, прося свиданья, и, поѣхавъ будто на другой день съ собаками, заѣхалъ въ садъ и бросилъ письмо. — На 3-й день онъ придрался къ слову, чтобъ послать подарокъ, на четвертый выдумалъ какой-то праздникъ съ охотой и иллюминаціей. — Но ему, должно быть, неловко было съ Авдотьей Николаевной при нашихъ дамахъ и поэтому онъ всего два раза приглашалъ къ намъ все семейство, исключая, впрочемъ, Непремѣннаго Члена. Но въ эти дни жалко было смотрѣть на папа, какъ онъ, какъ мальчикъ, подергивался, краснѣлъ, подбѣгалъ и отбѣгалъ отъ нея. Я даже знаю, что онъ въ это время написалъ ей очень хорошіе стихи и ночью, чтобъ никто не зналъ дома, ходилъ за три версты въ ихъ садъ подъ ея окна. —

Авдотья Николаевна, несмотря на свои 24 года, была необыкновенна хороша, большаго роста, стройна, необыкновенной бѣлизны и съ прелестнымъ цвѣтомъ лица, составлявшимъ рѣзкій контрастъ съ ея льняными пышными волосами, рѣсницами и бровями. Въ лицѣ ея все было правильно и красиво, но во всѣхъ чертахъ была какая-то грубость, особенно въ нижней губѣ, далеко отстававшей отъ верхней, но я увѣренъ, что эта грубость очертаній, соединенная съ прелестнымъ сложеніемъ, показывавшая преобладаніе тѣла надъ неразвитымъ духомъ, было еще большею прелестью въ глазахъ папа и такихъ людей, какъ онъ. Пылкая страсть папа такъ сообщилась ей, что ее жалко было видѣть, она краснѣла, какъ только онъ входилъ въ комнату, не спускала съ него глазъ и вдругъ дѣлалась печальна, угрюма, какъ скоро онъ не только подходилъ къ другой женщинѣ, но говорилъ про какую-нибудь женщину. —