Владимир Тендряков - Повести

Небольшие, ловкие, с плоскими белыми ногтями, со свежими ссадинами, полученными во время окатки, руки Бушуева быстро перебирали карты, один глаз насмешливо прищурился.

– Эта?…

У Лешки удивленно отвалилась челюсть.

– Эт-та.

Все кругом, ухмыляясь, закачали головами.

– Мастак…

– То-то, – закончил Бушуев, – я карты наскрозь вижу. Со мной не садись.

И все– таки на следующий вечер сели играть на бушуевской койке -чтоб убить время, не всерьез – пять человек: Лешка, Иван Ступнин, сам Бушуев и еще двое – долговязый Харитон Козлов и рыжий Петр Саватеев. Вокруг встали любопытные, среди них Егор Петухов, которого всегда волновало, когда деньги переходили из одного кармана в другой.

Ставки были маленькие, копеечное счастье приходило то к одному, то к другому. Снова заметно везло Лешке. Он сорвал банк. Егор Петухов крякнул:

– Бывают же такие везучие!

Иван Ступнин вздыхал:

– Перипетия… Ну-коcь, кто по гривенничку, а я на все стукну. Удача небось рисковых любит.

Мало– помалу игра стала расти, на смятом одеяле зашуршали не только рублевки, а десятки, четвертные, даже сотни.

Выигрывал Лешка, выигрывал Иван Ступнин. Бушуев спокойно вынимал из кармана деньги, небрежно бросал.

– Это что!… Разве ж игра?… Помню, деточки, по десяти тысяч в банке стояло.

Начали подсаживаться и другие. На днях выдали зарплату, все были при деньгах, каждый считал, что можно позволить себе удовольствие – проиграть или выиграть по мелочи.

Один только Егор Петухов, поджав скопчески губы, следил за картами, провожал глазами руки, прячущие деньги в карманы, осуждающе качал головой, но от играющих не отходил. Никто не обращал на него внимания.

После того как распаренно-красный, торжествующий Иван Ступнин наложил свою широкую лапу на банк, Егор подтолкнул в бок Лешку:

– Ну-ко, подвинься. У меня ноги не железные.

– Уж не сыграть ли хочешь? – спросил Бушуев.

– А что, я хуже тебя?

– Прогоришь. Карты скупых не любят.

Еще долго Егор не решался, сидел, смотрел, поджимал губы, наконец не выдержал.

– Подбрось, что ли, и мне карту.

Но Бушуев, показывая щербатинку в зубах, насмешливо оскалился в лицо.

– Положь на кон шкурку.

Егор вскипел.

– Шпана безродная! Не доверяет! Уж кому бы не верить, то тебе.

– Зачем лезешь, коль не веришь?

– Дай карту! Побогаче тебя, урка приблудная, расплачусь, коль проиграю.

– Деньги на кон или катись!

– У-у, висельник! Плевал я на твою игру. Тьфу!

Егор поднялся, прошел на свою койку, лег.

– Ты зря человека обижаешь, – упрекнул Бушуева Иван Ступнин. – У нас промеж собой пакости не водится. Проиграет – отдаст.

– Отдаст? Я, браток, знаю таких живодеров. Удавится. Достается им, когда попадают в холодные места. Требуху-то быстро из них вышибают.

– Я б твою требуху пощупал, да рук пачкать не хочется, – проворчал Егор, не поднимая головы.

– Иль схлестнемся? У тебя же кулаки пудовые, чего робеешь?

– Хватит вам, дети малые! Ты глянь, нe перебрал ли? Четвертую карту тянешь.

– Перебрал, долбани его петух в зад…

Шла игра, раздавались голоса, то сдержанно-выжидающие, то настороженные, то удивленные. Шла игра, доносился шелест денег. Егор слез с койки, вытащил свой чемодан, отпер замок.

Расправив плечи, с выражением какого-то кислого пренебрежения на лице, подошел к играющим.

– Вот, приблудный, не лист с веника – деньги. Дай карту.

Бушу ев хохотнул:

– Вот так отломил! Сколько же ты на этот пятерик червончиков собрать хочешь?

– Поскалься, у меня, поскалься! Сколько хочу, столько и выкладываю. Давай карту.

– На всю бумажку?

– Рубь ставлю.

– Не мельчись, все равно прогоришь.

– Рубль ставлю, – со злым упрямством повторил Егор.

– Эх, расчетлива девка, да принесла в подоле.

Бушуев принялся ловко раздавать карты.

Карта, брошенная Егору, утонула в его красной, с обломанными ногтями ручище, глаза остро уставились в ладонь, губы свело, казалось – вот-вот Егор изумленно свистнет. Бушуев с издевочкой щурил свои порочно-чистые глаза, показывал щербатину в плотных зубах.

Как только Егор сел, игра сразу же изменилась. До сих пор шутили, перекидывались незначительными замечаниями, похохатывали, проигрывали легко, чувствовалось, что, несмотря на поднявшиеся ставки, играют для удовольствия. С появлением Егора ставки не возросли, а, наоборот, уменьшились, но шутки как-то сразу увяли, все вдруг стали серьезны, на скомканные деньги глядели не прямо, а как-то стыдливо, искоса.