Дени Дидро - Монахиня_ Племянник Рамо_Жак-фаталист и его Хозяин

Вот она тут, и предупреждаю вас, читатель, что уже не в моих силах выслать ее вон. — Почему? — Потому, что она предстала с двумя бутылками шампанского, в каждой руке по бутылке; а свыше предначертано, что всякий оратор, который обратится к Жаку с подобным предисловием, непременно будет им выслушан.

Она входит, ставит обе бутылки на стол и говорит:

— Ну-с, господин Жак, давайте мириться…

Хозяйка была уже не первой молодости, но женщина рослая и дородная, подвижная, приятной наружности, полная, с несколько крупным ртом, но красивыми зубами, широкими скулами, глазами навыкате, высоким лбом, прекраснейшей кожей, открытым лицом, живым и веселым, довольно крупными руками, но с восхитительными пальцами, такими тонкими, что хоть рисуй их или лепи. Жак взял ее за талию и смачно поцеловал; его злопамятство никогда не могло устоять против бутылки доброго вина и пригожей женщины; так было предначертано свыше ему, тебе, читатель, мне и многим другим.

— Сударь, — обратилась она к Хозяину Жака, — разве вы нас не поддержите? Поверьте, отсюда хоть сто миль скачи, не найдешь лучшего винца на всей дороге.

С этими словами она сунула одну бутылку между колен и откупорила ее; при этом она с удивительной ловкостью зажала большим пальцем горлышко, не упустив ни одной капли вина.

— Скорей, скорей ваш стакан! — кричит она Жаку. Жак подносит стакан; трактирщица, слегка отведя палец в сторону, выпускает из бутылки воздух, и вот все лицо Жака покрыто пеной. Жак доволен веселой шуткой; трактирщица хохочет, Жак и его Хозяин тоже хохочут. Выпили по нескольку стаканчиков один за другим, чтоб убедиться в качестве вина, после чего трактирщица говорит:

— Слава богу, все улеглись по кроватям; меня не будут прерывать, и я смогу продолжать свой рассказ.

Жак посмотрел на нее глазами, природный огонь которых разгорелся еще сильнее под влиянием шампанского, и сказал ей или своему господину:

— Наша хозяйка была хороша как ангел; как вы думаете, сударь?

Хозяин. Была! Черт подери, Жак, да она и сейчас хороша!

Жак. Вы правы, сударь: но я сравниваю ее не с другой женщиной, а с ней самой, когда она была молода.

Трактирщица. Теперь я не многого стою; а вот надо было на меня посмотреть, когда двумя большими и двумя указательными пальцами можно было обхватить мою талию. За четыре мили сворачивали, чтоб побывать в нашем трактире. Но оставим в покое все разумные и неразумные головы, которые я вскружила, и вернемся к госпоже де Ла Помере.

Жак. А не выпить ли нам сперва по стаканчику за неразумные головы, которые вы вскружили, или за мое здоровье?

Трактирщица. С большим удовольствием; были среди них и такие, которые этого стоили, включая вашу или не включая. Знаете ли вы, что в течение десяти лет я помогала разным офицерам по-честному и по-благородному? Я выручила очень многих, которым без меня трудно было бы снарядиться в поход. Все это были славные люди; я не могу на них пожаловаться, да и они на меня. Никогда никаких расписок; правда, они иногда заставляли меня подолгу ждать; но через два, три или четыре года я получала назад свои денежки…

Тут она принимается за перечисление офицеров, оказавших ей честь черпать из ее кошелька, а именно: господин такой-то, полковник такого-то полка, господин такой-то, капитан такого-то полка, — и вдруг у Жака вырывается возглас:

— Капитан! Мой милый капитан?! Так вы его знали?

Трактирщица. Знала ли я его? Высокий, хорошо сложенный, несколько сухопарый, лицо благородное и строгое, ноги упругие, две крошечные родинки на правом виске. Вы, значит, служили?

Жак. Служил ли я!

Трактирщица. Я еще больше люблю вас за это; от вашего прежнего ремесла у вас должны были сохраниться добрые замашки. Выпьем за здоровье вашего капитана!

Жак. Если только он жив.

Трактирщица. Мертв или жив — не все ли равно? Разве военный человек не создан для того, чтобы быть убитым? Ведь после десяти осад и шести сражений ему страстно хочется умереть на руках у этих черных каналий… Но вернемся к нашей истории и выпьем еще по глотку.

Хозяин. Честное слово, хозяйка, вы правы.

Трактирщица. Очень рада, что вы так думаете.

Хозяин. Да, винцо у вас превосходное.

Трактирщица. Ах, вот как! Вы говорите о моем вине? Ну что ж, и в этом вы тоже правы. Не припоминаете ли, на чем мы остановились?

Хозяин. Помню: на окончании вероломнейшего признания.

Трактирщица. Маркиз Дезарси и госпожа де Ла Помере обнялись, совершенно друг другом очарованные, и расстались. Чем больше эта дама сдерживала себя в его присутствии, тем сильнее были ее страдания после его ухода. «Увы, это правда, — воскликнула она, — он меня больше не любит!..» Не стану вдаваться в подробности по поводу совершаемых нами безумств, когда нас покидают: вы, мужчины, слишком бы заважничали. Я уже говорила вам, что эта женщина отличалась гордостью; но, кроме того, она была мстительна. Когда первые порывы бешенства улеглись и она снова вступила в полное обладание своим разумом и чувствами, ей пришла в голову мысль, что хорошо было бы отомстить, но отомстить так жестоко, что ужаснулись бы все, кто в будущем вздумал бы соблазнить и обмануть честную женщину. И она отомстила, жестоко отомстила; ее месть осуществилась, но никого не исправила; с той поры нас соблазняли и обманывали не менее гнусно.