Камилл Лемонье - Адам и Ева

— Весна, о, радость, шла белою поступью там, по тропам!

Таки пастух, когда стает снег, идет на равнину, а потом отворяет ворота хлева и выводит стадо пастись на новой траве.

Этот год был годом обилья и урожая. Хлеб всходил и густо колосился. Под тяжестью плодов склонялись деревья. И Майя познала любовь быка и родила. Овцы паслись под охраной барана. В чащу вереска я поставил улья. А ведь мы вступили в лес совсем одни, но ныне милости природы осенили нас. Молоко жизни разливалось из сосцов божества. И снова земля одарила нас благами за благо-завершенный день в простоте нашего разуменья.

Под пологом небес всякая вещь дает бесконечную помощь тому, кто с сыновним, честным сердцем покоряется своему долгу. Корова наполняет свое вымя, овца щиплет траву и изливает свое молоко, пахнущее миндалем. Пчела дает свой мед. Для человека надо лишь немного труда и любви, чтобы поле произросло и яблоко позлатилось на ветвях. Воздух, ветер и солнце довершат остальное. Я поднял землю, посеял рожь, посадил семена для нашей будущей алчбы.

Время породило новые обряды. Ева и я танцевали в первый день перед священным благоуханием хлеба. Мы вместе праздновали пору пахоты и посева. Крылатые песни порхали вокруг первого жужжащего роя. То было наивной и милой церемонией, как в период пастушества. И, подражая природе, я стал прививать деревья. Я подрезал ножом молодое фруктовое деревцо, зажал между его створками сочный побег и тихо промолвил дереву, как в миг любви:

— Ты, деревцо, будь брачным соком и плотью. Ради этого я сделал тебе ранку.

Движенья мои были уверенны и благоговейны. Сочетая браком зеленые жизни растений, согласно закону Гимена и жертвоприношения, я был связан внутренними узами с душою земли. Всякая прививка есть символ: в ней таится красота сочетанья. Она подобна оплодотворению животных.

Как супруг припадает к губам девственной невесты, так и ветвь вонзается в разорванные створки раны. Я позвал Еву и сказал ей.

— Я привил мою жизнь твоей. Я дал тебе Ели и Авеля. А теперь, видишь, я сочетал этот стебель с молодою и душистою веткой.

Уединение влагает в сердце странные и торжественные речи. Люди не могут понять их, но деревья и небо внимают им. И вот, совершив это простое и прекрасное деянье, мы прославили его радостной и искренней пляской. Наши игры стали обрядами. Мы совершали их в честь ежедневной работы, в честь памятных деяний и благостей судьбы. Мы праздновали жизнь, как святой труд, дарованный всем существам. И чудесная гармония венчала наши часы с жизнью метеоров, произрастанием созданий и созреванием плодов. Хлеб приходит после жатвы, виноградный сок — после сбора винограда, отдых — вслед за дневной работой. И мы возносили благодарность природе.

Ева была хранительницей огня. Она заведовала стиркой, шитьем одежды и пищей. Королевской грации полны скромные движения тех, что прядут, стирают белье, пекут хлеб, сеют жизнь, и всякая вещь по тому, что она производит, полна благородства. Ход вселенского бытия сочетается с порядком и гармонией жилища. Пламя, что золотит тесто, заквашенное мирными руками, — подобно солнцу, что позлащает спелую жатву. И, ради белой трапезы, в славу и честь суровых и милых лиц, весна разливает молочный аромат крапивы и одуванчиков, а лето услащает свежий тор малины, и осень наводить румяна на груши и яблоки. Уста, вкушающие плод — также сладостны, как и уста, дарящие поцелуй, и все деяния жизни обладают красотой религии и необходимы для творчества и совершенствования мира. Мне думалось: в тот день, когда природа и жизнь будут прославлены чуткими и проницательными людьми, не будут воздвигаться храмы, а истинным домом вечного бога станет лес, равнина, берега морей.

Я накосил крапивы, пригодной для пряжи, положил ее мокнуть в яму и натрепал ее. А Ева вслед за тем напряла гибкой и крепкой, как конопля, нитки. Она была хорошей служанкой, в истинном смысле.

Впору, когда Ева перестала кормить грудью Авеля, мы отправились однажды с нею под листву деревьев. Золотистый дрозд снова пел, и я испил жизнь у ее груди, которую она отняла от губ ребенка.

Звездная ночь сияла сквозь оголенные ветви. Все небо мигало дрожью лихорадки и обоготворенья, словно перед божественным откровеньем. Необъятным трепетом, рожденным из озаренных светом глубин, обдало нас. Подняв голову, я указал ей на плотные и шероховатые сучья бука, которые свисали над нами. Сквозь эти сучья, как сквозь сплетенное из ивы решето, сыпались, подобно зернам, звезды. Необъятный, головокружительный свод неба вздрагивал сквозь эти древесные ребра. И я под этим сводом оголенных деревьев, трепетавшим далеким светом планет, увидел внезапно, как родился чей-то лик. Странным голосом промолвил я Еве.