Марк Твен - Затеряны в снегу

Немедленно мы соскочили с седел и, низко нагнувшись к земле, стали рассматривать почву дороги. Но разумеется, совершенно напрасно: слабое углубление нельзя было заметить, уткнувшись носом в землю. Казалось, будто мы и на дороге, но доказательств не было. Тогда мы все трое направились по разным аллеям; и это не помогло: каждый находил, что именно он напал на настоящий путь, а другие — на ложные пути. Словом, положение было отчаянное. Мы окоченели от холода, лошади наши измучились. Наконец, мы решили развести костер из веток и устроиться лагерем на ночь. Это было благоразумнее всего; раз мы действительно сбились с дороги, а метель будет продолжать свирепствовать и на другой день, то мы неминуемо погибнем, если будем идти дальше на авось.

Все согласились, что костер — самая спасительная для нас вещь в настоящую минуту и мы принялись устраивать его. Спичек не оказалось — никто ими не запасся, но мы попробовали воспламенить костер с помощью пистолетного выстрела. Ни один из нас никогда не производил подобного опыта, однако никто не сомневался в его возможности; все мы не раз читали об этом в книгах и, по простоте сердечной, поверили этой книжной утке, точно так же, как верили другой сказке — будто индейцы и заблудившиеся охотники высекают огонь с помощью трения одной палочки о другую.

Мы присели на корточки в глубоком снегу, а наши лошади уставились мордами в одну точку и наклонили над нами свои терпеливые головы; между тем как легкие рыхлые хлопья покрывали нас с ног до головы и обращали в группу белых статуй, мы занялись своим любопытным опытом. Наломав веток, мы сложили их в маленькую кучу, заслоняя ее от снега нашими телами. Минут через десять всё было готово; разговоры умолкли; сердца наши усиленно бились от ожидания. Оллендорф приложил к хворосту пистолет, спустил курок и только разметал весь костер! Неудача была полная и постыдная…

Но как ни велика была эта беда, она оказалась сущими пустяками в сравнении с другим несчастьем — лошади исчезли! Мне поручили держать их под уздцы, но, заинтересовавшись опытом с пистолетом, я бессознательно выпустил их из рук и животные, почуяв себя на воле, разбрелись по степи. Бесполезно было пускаться за ними в погоню; их топота нельзя было слышать, и мы могли пройти в двух шагах, не заметив их, Итак, мы отказались от лошадей, проклиная лживые книги, где сказано, что лошади никогда не покидают хозяев в бедственное время, напротив, стараются защитить и помочь им.

И без того уж мы были достаточно несчастны, но теперь почувствовали себя еще более покинутыми и горемычными. Терпеливо наломали мы новых веток и еще раз пистолетный выстрел разнес их в пух и прах. Словом, зажечь костер пистолетом оказалось фокусом, требующим навыка и опытности; глухая степь и снежная метель — вовсе не благоприятные условия для такого эксперимента. Мы бросили его и попробовали другой. Каждый из нас взял по две палочки и стал тереть их одна о другую. Через полчаса мы все трое окоченели, но и палочки не разогрелись. Горько проклинали мы индейцев, заблудившихся охотников и глупые книги, обманувшие нас. Что же делать? В эту критическую минуту м-р Баллу вытащил вдруг четыре спички, застрявшие у него в кармане. Если б мы нашли четыре самородка золота, то и тогда не почувствовали бы такого восторга! Нельзя себе представить, как прекрасна бывает спичка при известных обстоятельствах, как она драгоценна и даже священна в глазах человека! С воспрянувшей надеждой натаскали мы еще сучьев и когда м-р Баллу приготовился чиркнуть спичкой, мы все уставились на него с жадным любопытством и трепетом. Спичка погорела немножко и… потухла. Угаснувшая человеческая жизнь не могла бы возбудить в нас более искреннего сожаления! Вторая спичка только вспыхнула и погасла. Ветер задул третью, в тот момент, когда она уже близка была к полному успеху. Еще теснее скучились мы с усилившейся тоскливой тревогой, когда м-р Валлу чиркнул об ногу четвертую спичку — нашу последнюю надежду. Она воспламенилась, вспыхнула синим, мрачным пламенем; старый джентльмен осторожно нагнулся, и все нагнулись по его примеру, затаив дыхание. Наконец-то пламя коснулось сучьев, охватило их, заколебалось, еще ярче вспыхнуло, просуществовало пять длинных, тревожных секунд, затем испустило прерывистый, человеческий вздох и погасло…

Несколько минут царило гробовое молчание; даже ветер как будто таинственно умолк и его было столь же мало слышно, как падающие хлопья снега. Наконец, снова начались печальные разговоры; все мы, очевидно, сознавали в глубине души, что это наша последняя ночь.

Читать дальше