Марк Твен - Прогулка заграницей

Онъ скоро вернулся и передалъ, что довѣритель его въ восторгѣ отъ моей идеи употребить въ качествѣ оружія кирпичины при дистанціи 3/-4 мили, но принужденъ отказаться отъ нея, такъ какъ при этомъ могутъ пострадать совершенно постороннія лица.

— Ну, — отвѣчалъ я, — другого я ничего не могу придумать. Не будете ли вы добры сами тогда предложить оружіе? Быть можетъ, даже, что вы давно уже имѣете что-либо въ виду?

Физіономія его прояснилась, и онъ съ поспѣшностью отвѣчалъ.

— О, безъ сомнѣнія, monsieur!

Съ этими словами онъ принялся шарить по всѣмъ карманамъ, которыхъ у него было великое множество, и все время ворчалъ себѣ подъ носъ. «Странно, куда же это они запропастились?»

Наконецъ, поиски его увѣнчались успѣхомъ. Изъ жилетнаго кармана онъ извлекъ пару какихъ-то вещицъ, которыя и подалъ мнѣ. Поднеся ихъ къ свѣту и тщательно разсмотрѣвъ, я убѣдился, что это были пистолеты; но какіе пистолеты! Крошечные одноствольные, но за то изящные и оправленные въ серебро. Я не могъ говорить отъ охватившаго меня волненія. Молча повѣсивъ на свою часовую цѣпочку одинъ изъ пистолетовъ, я возвратилъ другой. Затѣмъ, мой сообщникъ по преступленію развернулъ какой-то крошечный сверточекъ, въ которомъ оказалась чуть не сотня патроновъ, и одинъ изъ нихъ подалъ мнѣ. «Я спросилъ, не означаетъ ли это, что нашимъ друзьямъ будетъ предоставленъ всего одинъ выстрѣлъ?.. Онъ отвѣчалъ, что французскіе законы разрѣшаютъ стрѣлять на дуэляхъ не болѣе, какъ по одному разу. Тогда я просилъ его взять на себя трудъ опредѣлить уже и дистанцію, такъ какъ моя голова положительно отказывалась что-либо придумать. Но когда онъ предложилъ 65 ярдовъ, то я чуть не потерялъ терпѣніе.

— Шестьдесять-пять ярдовъ, — воскликнулъ я, — и съ этими инструментами? Но, право же, на этомъ разстояніи и спринцовки окажутся оружіемъ болѣе серьезнымъ! Примите же, наконецъ, другъ мой, во вниманіе, что мы сошлись здѣсь для того, чтобы найти способъ разрушить чью-нибудь жизнь, а не сдѣлать ее вѣчной!

Но всѣ мои аргументы, всѣ настоянія принесли весьма мало пользы; съ трудомъ удалось мнѣ заставить его уменьшить разстояніе до 35 ярдовъ. Но и эту уступку онъ сдѣлалъ весьма неохотно и промолвилъ со вздохомъ:

— Я умываю себѣ руки въ этомъ убійствѣ; да падетъ эта кровь на вашу голову!

Такая отвѣтственность не особенно меня испугала; меня озабочивалъ больше вопросъ, какъ я явлюсь къ моему старому льву и передамъ ему эти смѣхотворныя условія. Входя къ г. Гамбеттѣ, и увидѣлъ, что онъ возлагаетъ послѣдній клокъ волосъ съ головы на алтарь своего гнѣва и волненія. Онъ бросился ко мнѣ, восклицая:

— А, вы уже покончили эти роковые переговоры, я вижу это по вашимъ глазамъ!

— Да, кончилъ.

Лицо его поблѣднѣло немного; онъ прислонился къ столу и съ трудомъ переводилъ нѣсколько мгновеній дыханіе, такъ сильно было въ немъ волненіе. Затѣмъ онъ хрипло прошепталъ:

— Оружіе, оружіе! Скорѣе, какое оружіе?

— Вотъ, — и я подалъ ему эту ювелирную бездѣлушку.

Онъ бросилъ на нее одинъ только взглядъ и тотчасъ же упалъ на полъ въ обморокъ.

Придя немного въ себя, онъ грустно сказалъ:

— То невѣроятное хладнокровіе, къ которому я себя принуждалъ, сказалось на моихъ нервахъ. Но прочь слабость! Я встрѣчу свою судьбу, какъ подобаетъ мужчинѣ и притомъ французу!

Поднявшись на ноги и принявъ осанку, какая рѣдко встрѣчается даже въ статуяхъ и никогда въ человѣкѣ, онъ продолжалъ своимъ глубокимъ басомъ:

— Смотри, я спокоенъ, я готовъ; какая же дистанція?

— Тридцать пять ярдовъ…

Я, конечно, не могъ поднять его; поэтому я только перевернулъ его и сталъ поливать ему голову водою. Наконецъ, онъ очнулся и сказалъ:

— Тридцать пять ярдовъ — такъ мало! Но что толку спрашивать. Если этотъ человѣкъ твердо намѣренъ совершить убійство, то станетъ ли онъ спорить изъ-за мелочи? Но замѣтьте одно: если я буду убитъ, то свѣтъ увидитъ, какъ встрѣчаетъ смерть французское рыцарство.

Послѣ долгаго молчанія, онъ прибавилъ:

— А ничего не говорилось о томъ, чтобы по случаю моей толщины, въ видѣ равновѣсія рядомъ съ моимъ противникомъ всталъ къ барьеру и кто-нибудь изъ его семейства? Но, нѣтъ, я не стану унижать себя подобнымъ требованіемъ, если у него у самого не хватаетъ благородства, чтобы о немъ вспомнить; пусть же онъ пользуется своимъ преимуществомъ — преимуществомъ, на которое не согласился бы ни одинъ порядочный человѣкъ.

Онъ снова погрузился въ глубокую задумчивость, продолжавшуюся нѣсколько минутъ; затѣмъ онъ спросилъ: